“Единственная церковь, которая даёт свет – это горящая церковь”. В этих словах Петра Кропоткина не трудно разглядеть сегодняшний Париж. Глаза человечества прикованы к пылающим химерам Нотр-Дама. Объятые клубнями дыма, горгулии восседают на естественном для своего мифа фоне преисподней. Огонь – одно из тех зрелищ, которые можно созерцать вечно. Тем более, когда кострище выше крыш. Чего, однако, я не понимаю, так это напора международных слёз.
Да, Собор Парижской Богоматери – это один из символов Европы и христианской цивилизации вообще. Да, сгорание символа само по себе символично. И, всё же, интенсивность реакции на этот пожар не адекватна масштабам бедствия. В конце концов, это не первый раз, когда пылает памятник архитектуры. С чего рыдать? Отстроят! У Нотр-Дама, в этом смысле, куда больше шансов на возвращение с того света, чем у всего того, что сгинуло в бездонной глотке империализма в Африке и на Ближнем Востоке. Ах да, нам нету дела до поделок “дикарей”…
Пожар не лишён красоты: огонь жизни вторгается в мёртвые камни, напоминая нам, что и святыни смертны. Жизни плевать горит помойка, или Нотр-Дам. Для жизни всё и все равны. Аналогичный взгляд на всех и всё – у смерти.
Горит, меж тем, не только Нотр-Дам, а человеческие судьбы – ежедневно, по всему миру: от войны, болезней, нищеты; на границе США, и в надувных матрасах посреди Средиземного моря; в Палестине, Сирии, Йемене… Вот было бы здорово, если бы это вызывало у ныне разрыдавшейся мировой общественности хотя бы толику того сочувствия, которое вызывает горящая церковь колонизаторов.
Что примечательно, на плач Нотр-Дама молниеносно откликнулись миллиардеры со всего света, готовые пожертвовать 700+ миллионов евро на ремонт святыни. Более насущные проблемы человечества, – неравенство, нищета, изменение климата…, – такую солидарность элит почему-то не вызывают.
В этом, пожалуй, и заключается поучительный знак парижского кострища: призыв к Европе покончить с идолами своего консервативного прошлого, и обратить внимание на человека в настоящем. Таков сего пожара гуманизм.