1
Любовь важнее политики. Но любовь – это также политика. Чем как не любовью ведом гуманизм? Самоотверженной, отдающейся безвозмездно и расточительно.
Политическая полиамурность гуманизма проистекает из способности любовного чувства выходить из берегов личности, и проливаться в мир, на человека вообще. Политика такой любви – красная, как само сердце.
Если гуманизм – это любовь к человечеству, то социализм – это политика человечности. Цель этой политики – поделиться удовольствием с как можно большим количеством людей, разделить удовольствие с миром.
Левая романтика ведёт к оргии. Социализм – это любовь.
2
В капитализме романтика существует лишь в качестве маркетингового средства. Её функция заключается не в том, чтобы разжигать кострище любовного чувства, а в том, чтобы провоцировать экономическую транзакцию: смысл дарения букета – в его покупке, финансовой операции под видом манифестации чувства.
Участники рынка всегда на охоте, в отношениях конкуренции. Она прекращается только тогда, когда один из любовников оказывается снизу. Секс в капитализме – не про эротику, а про торговлю. Капиталисты смотрят друг на друга так же, как и на всё остальное – прагматично: с позиции цены и статуса вещей. Дом, машина или любовник… всё это – капитал, предмет символического обмена в борьбе за своё положение в иерархии.
Чувство ревности – это чувство жадности; средство приватизации любви и дегуманизации любовника, его овеществление, превращение в частную собственность. Эротика капитализма является эротикой рабовладения. Её реактив – это Эго, а практика – BDSM.
Иллюстрацией такой эротики является белая модель, под кокаином и папиком, обменивающая молодость на роскошь. Какая музыка играет при этом на фоне? Очевидно же – хаус: монотонное наяривание, идеальное акустическое выражение индустриального капиталистического коитуса. Машина ебёт капитал – вот что творится в постели “свободного рынка”.
3
Любовь несовместима с эксплуатацией. Борьба с капитализмом подразумевает не только политические и экономические трансформации в обществе, но также поиск новых отношений – в том числе, в постелях, с возлюбленными.
Роза как знак социализма не случайна. Как и не случайна она в руках любовника. Социалист спешит не на обгон, а льнёт. Его заводит не соперничество с людьми, а их солидарность, вязь разных индивидов на простынях общественной жизни. Его политика – не про залезть повыше, а про залезть поглубже, в близость с массами разных людей. Отсюда его идеалы: равенство, инклюзивность, демократия.
“Уравниловка”, – пыхтит Атлант. Да, уравниловка! В правах и возможностях. Для всех! Свобода и справедливость возможны только среди равных. В противном случае, всё сводится к отношениям власти – положению кого-то под кем-то.
Социалист – это любовник. Быть им – значит, целоваться с площадью. Пьянеть от чувства, и видеть в людях их изначальную красоту, а не обретённые слабости.
4
Я полиамурен, потому что я – гуманист, или мой гуманизм – это следствие моей полиамурности? Ясно одно – я люблю человека. Мне нравится быть с ним, видеть его лицо, руки, шею, и рот, слышать его смех, наблюдать за его походкой, и тем, как он ест. Человеческое лицо – это парад событий, обласканный светом. И я хочу его: это лицо, и всё, что под ним – всю его нежную мякоть кокоса.
О да! Человек – это прямоходящая конфета. Но я не собираюсь с ней ходить. Нам полагается лежать. И таять, оставляя после себя тёплые лужи, на которых будут поскальзываться всё новые люди – падать в объятия друг друга.
Я гуманист не потому что я “хороший”, а потому, что я люблю. Разных и многих.
Гуляя по американской улице, я остаюсь равнодушен к её достатку. Мне плевать на цену и статус этих домов, автомобилей, одежд. Меня не возбуждает золотой жир. Я жажду человека. Человек является счастьем, и причиной для социализма как политики сближения людей. Я не хочу быть сверху, “белым господином”. Всё, что со знаком VIP меня не интересует. Пусть мои привилегии служат тем, у кого их нет, и до тех пор, пока нам всем не удалось их упразднить.
Мне больше не о чем поговорить со студентами колледжа либеральных искусств, поскольку людям, которые платят $60.000 за учёбу нечего рассказать о жизни. Поэтому они говорят об “этике политической эстетики”, и журят окружающих за неправильные ударения в слове “гендер”. Я больше не чувствую разницу между этими, и любыми прочими журителями, подменяющими мораль морализмом.
Американская улица – это лишь тизер возможного. Важно добиться от мира не просто цветных улиц, а улиц, где все цвета равны; где между мной и ближним нет стены класса, национальности, культуры, расы и всего того, что вообще не имеет значения. Потому что значение имеют только поцелуи.