1
Моя страна всегда требовала от меня патриотизма. Но что это значит – любить свою страну? Нуждается ли такая любовь в основаниях, или достаётся стране по-умолчанию за рушнык и паспорт? Вероятно, в стране, ценность культуры которой заключается не только в том, что она твоя, а в том, что она способна на общество, где каждый человек – человек, любить страну проще. Однако мои вводные иные: страны, где я родился, больше нет, а та, что возникла на её месте даёт мне понять, что я – апендикс. Поэтому патриотизм доступен мне лишь как форма мазохизма. Но ведь явно существует и другие его формы. Или нет?
Любить Украину можно либо через миф о её том ещё героическом прошлом, либо через сомнительную радость в связи с её меньшей ущербностью на фоне совсем уж людоедской России. Кроме прочего, некое подобие этого самого что ни на есть так называемого чувства “любви к стране” можно найти в надежде на то, что рано или поздно Украина, всё же, станет тем, чем она никогда не была – т.е., любить её можно через её возможное, и свою фантазию (или иллюзию?) о её будущем. Что, в каком-то смысле, сближает меня с нациками, которые тоже любят в Украине не её реальность, а свой сон о ней. В принципе, любая страна – это сон; фантазия, в которую нам предлагается влюбиться. Вопрос скорее в том какой сон влюбляет тебя: слияние с миром без оглядки на гендер и его жидкость? Или этно-страна для этно-нации с айфоном, купленным на деньги, заработанные на заветных евро-полях Польши?
2
И, всё же, этот шмат печального хаоса – мой. Одним из его потрясающих свойств является чудо – тот факт, что перед нашими задворками то и дело распахиваются врата истории. А мы то и дело в них не заходим. Возможно, Украина – это сами врата, а мы – мох на них, и выражаем только проходящий ветер?
Иногда мне кажется, что Украина – это голем, и всё, что у нас есть – это лишь скорлупа, наполненная противоречиями, которые не складываются в общество, если только не принудить нас к вечным ценностям, и не заткнуть рты всем “и другим”, кто не желает слипаться в одномерную націю.
Является ли украинец на самом деле таким, каким он предстаёт в призме своих языковых законов и глорификаций нацистских лакеев, или это только один из вариантов украинца, который нам навязывают как единственно патриотичный, вытесняя им все прочие оттенки разных нас?
3
С обретением независимости, и за последовавшие 30 лет, палитра украинцев так и не была включена в мечту Украины о самой себе. Почему?
Украина – мультикультурна, но её национальный проект не эгалитарен. В своих концептуальных основах он опирается на идею, которая не предполагает ни разнообразия, ни инклюзивности.
Неоднородность украинского общества не является следствием национальной культуры. Наша палитра – это результат империй и народов, нагулявшихся по доставшейся нам земле – этой отколовшейся льдине, на которой волею случая оказались очень разные люди.
Современный украинец – это радуга половинчатых душ. Мне кажется, что в этом наш прикол: мы ведь ни то, ни сё, и, значит – всё; каждый из нас может быть кем угодно. Но увы. То, что мне кажется ценностью – ценностью кажется мне: совку и кацапу, толкающему наднациональный дискурс народу, которая только недавно дорвался до собственной страны, и настаивает: Украинец – это квадрат.
Не будем также забывать, что национализм, определивший характер украинской государственности, возник из буржуазных революции 19-го века, в бунте против империй. Декоммунизация – это ведь тоже часть процесса прощания с империей. Вот только с опозданием на два века. Прощаясь уже не с феодальной, а модерной империей. И вытекающей отсюда демодернизацией, неолиберальной экспансией, ультраправым насилием, и вечными ценностями.
4
Мультикультурная радуга не была бы проблемой, если бы речь шла о Германии или Франции, у которых к моменту превращения в пёстрых бабочек демократий имелся богатый имперский опыт администрирования пёстрой суммы народов. Есть схожий опыт и у нас. Но вместо того, чтобы его трансформировать, как это сделали европейские страны, мы решили ничего не перерабатывать, а выбросить всё как трэш, из которого невозможно извлечь никаких уроков, кроме never again. С чем это нас оставляет?
Украинский национализм не способен оперировать сложными общественными системами, сотканными из разных народов. У него для этого нет инструментов. Поэтому наши “патриоты” и пытаются уподобить нас всех. Иначе им не понятно как управлять страной.
Любой национализм – это воинственная местечковость. И не важно, говорим ли мы об этническом национализме, или о национализме политическом. Ни тот, ни другой не совместимы с гуманизмом, поскольку ставят нацию над человеком. Или у жуткой максимы “нація понад усе” есть какое-то другое значение?
Каким бы ни был критерий националистической эмпатии в конкретном обществе, будь то этнос, или гражданство, национализм вводит в общественные отношения иерархию, основанную на национальной принадлежности человека, и тем самым усугубляет неравенство, лежащее в основе всякого угнетения.
В конце концов, мозаика “и других” мешает реализации маленькой национальной мечты: своей страны на своей земле для своих. В этой мечте есть только “армія, мова, віра”. Украина “від Сяну до Дону”. Украина для украинцев.
5
Националист убеждён, что если все мы станем “безродными космополитами”, то от страны ничего не останется – особенно, в ситуации войны. Правые идеологии и правда упрощают процедуру кормления Молоха сынами Отечества. Однако для гуманиста Отечество не является высшей ценностью. Такой ценностью является человек. Поэтому гуманист и здесь вступает в конфликт с националистом. Тот же пример Украины показывает, что национализм не может остановить войну. Он её только разжигает, питая архаичное мировоззрение в призме которого все люди делятся на нас и врагов. Следовательно, проблема Украины не в том, что у нас мало националистов, готовых к джихаду до последнего украинца, а в дефиците как раз гуманистов, и понимания, что никакая страна и нация не важнее жизни.
Может показаться, что “любовь к человеку” слишком абстрактна, и даже наивна. Ведь очевидно, что люди, с которыми ты взаимодействуешь непосредственно, в повседневности, будут казаться тебе “ближе” и “роднее”, чем любой незнакомец, живущий там, где ты не был. Но это не совсем так. Да, конечно, чем глубже твоя связь с конкретным человеком, тем такой человек для тебя “человечней”. Однако глубину связи определяет не национальность, а диалог. Украинец не более важен, чем американец или нигериец. Да, я знаю украинца лучше. Общий язык, культура, история, мир – всё это позволяет мне “включиться” в украинского собеседника быстрее, чем в перса или баска. Но не определяет исход нашего общения.
Личность интереснее этнического стереотипа, и в каком-то смысле является не попаданием в него. У индивидуальности нет национальности. Только имя. Вот с кем интересно: С Абдулой. С Нзингой. С Иваном. А не с иранцем, ангольцем или русским. Человек из Перу может оказаться роднее, чем человек из Украины. Не потому, что один лучше другого, а потому, что люди не флагами сочетаются, а людьми, их индивидуальными особенностями, нюансами и причудами.
Этнический эпитет меня не описывает, и воспаляется только тогда, когда становится поводом для дискриминации. Что, в свою очередь, иллюстрирует токсичность национализма: ничто не включает во мне “русского” так, как борьба украинских националистов с русским языком; ничто не поднимает с моих глубин серп и молот сильнее, чем декоммунизация в Украине.
6
Национальные миры не нужно уничтожать. Их нужно впитывать, один за другим, как знание. Мир принадлежит нам – всем нам. Всё, что творит человек, он творит для всего человечества. Мы вольны использовать любые ингредиенты наших культурных супов. Я не чувствую себя представителем нации. Я – синтезатор и драм-машина: могу врубить любой усвоенный биток; и украинскую, и советскую, и русскую ноту. Все они – моё богатство, из которого складывается моя музыка.
Я люблю открывать человека, а не узнавать в нём себя, поскольку лишь в Другом мы можем найти ингредиенты для собственного расширения. Украинская радуга – это не только то единственное, что делает Украину интересной, но и спортзал для прокачки сознания, культуры, страны. Радуга украинских народов обогатит каждого украинца, если мы перестанем видеть в ней угрозу, и увидим ценность. Это не значит забить на “своих”. Это значит сделать “своё” открытым для всех.
Когда же мне хочется поесть бородинского хлеба над тарелкой борща с тем, кто понимает, что на этот хлеб нужно класть целочку сала, я его ем, и не стесняюсь. Быть космополитом – не значит лишать себя доступа к локальным ништякам, и людям, являющимся их носителями. В настоящий момент, однако, всё сложно: я веду разъяснению работу среди своих афро-американских товарищей, которые не понимают как можно по собственной воле положить в рот кусок сырого жира свиньи. Что тут поделать? Сдаться? Ні! И да поможет мне разжигающая не национальную вражду, а общечеловеческий голод легальная марихуана!