1
Когда я читаю пост своей однокурсницы про то, что Майдан – это «ценность жизни каждого человека, свободы высказывания и личной свободы, плюрализма в противовес моноидеологии и единоправильности; ценность справедливости и солидарности, уважения к правам человека, а ещё – принятия другого», я тупо не понимаю, что это такое, для кого это написано, чья это правда? Знаю, что не моя.
В результате майданов, и инспирированных ими политических процессов, я не могу жить и работать в своей стране, и свободно выражать свои взгляды, не сталкиваясь с цензурой и насилием.
Мой этнос «неправильный». Мой язык – «собачий». Культура моей семьи – это культура «оккупантов». Её символы запрещены и караются уголовной статьей.
Вот уже более дюжины лет, я – политический беженец. Не из ГУЛАГа. Из Украины. Я знаю, что такое потерять дом из-за взглядов. Что такое потерять друзей из-за взглядов. Что такое потерять работу из-за взглядов.
Мне не нужно рассказывать про репрессии в совке. Я про репрессии не из книжек по истории узнаю. Мне в нашей с вами реальности говорят с украинских экранов, что меня нужно сдать в СБУ, арестовать или депортировать, если я, гражданин Украины, посмею в ней быть. И после этого я читаю, как люди, знающие меня лично, пишут про Майдан как про ценности «гуманизма и достоинства… справедливого правосудия, равных правил и равных возможностей».
Уж не знаю как называют этот литературный жанр в Украине всего хорошего, но американцы называют его «бычьим говном».
2
Оба майдана являются для меня олигархическими переворотами, поднявшими со дна истории наиболее реакционные элементы украинского общества. Сегодня из этого исторического ила состоят элиты нашей страны. Задавая её повестку, они несут ответственность за материальное положение украинских граждан.
Дышать без кредитной иглы Украина, к сожалению, не может. Это ставит её в зависимость от кормящей руки внешних геополитических формаций, их воли и интересов. Как будущие поколения украинцев будут отдавать долги, которые им оставляют в наследство элиты Майдана, учитывая состояние украинской науки и образования, разбазаривание земель и превращение некогда индустриальной страны в банановую республику с сервильно-сырьевой экономикой?
«Патриотические» элиты расплачиваются со своими спонсорами украинским суверенитетом, обрекая нас на будущее колониального должника, и называя эту жизнь в долг «незалежностью».
Дети элит получают образование за рубежом, и либо остаются там в качестве привилегированной обслуги, либо возвращаются домой, в его правящий класс, чтобы обслуживать империю как её администраторы, смотрящие за логистикой вывода ресурсов в имперские центры. Для них уготована сытая жизнь. Для большинства же украинцев – судьба дешёвой рабочей силы.
Чтобы её оправдать, существует идеология, чей «справедливый рыночный бог» объясняет положение человека его качеством, мол, каждому даётся по заслугам: если ты богат, значит ты талантлив, работал, и заслужил. Что касается растущего неравенства и обнищания большинства… оно объясняется тем, что большинство – это ленивое тупое быдло, которым должны управлять достойные, лучшие, более качественные люди. То есть, паны. Из них мы и выбираем власть, называя всё это «демократией».
3
Я знаю, что по этому поводу есть другие точки зрения, но оставлю их на совести тех, кто ещё находит в себе силы для праздничных речей о ценностях свободы и прав человека. Я понимаю, что пишущие гуманитарии мыслят «ценностями», а не ценами. Как и то, что, живя в Украине, ты вынужден рассказывать себе некоторое количество сказки, которая помогает сделать реальность чуть более выносимой.
Этой механике миллионы лет. Когда человеку страшно, он выдумывает бога, оперирует метафизическими категориями – например, говорит о гуманизме и достоинстве, словно не замечая ползущего по польскому полю соотечественника; о «независимости» в кредит; ну и, конечно, Враге, на которого наше инфантильное «гражданское общество» списывает все украинские беды.
Соседство с Агрессором даёт нам возможность откладывать человечность до победного конца. Конец этот всегда не за горами, и наступит как только на месте России возникнет Франция, благословляющая нас на членство в чужом военном блоке у своих границ. Ну а пока – дай денег, Европа, иначе сам Сатана пройдёт по нам к вам в круасан гуманизма.
4
У любого исторического события есть последствия для каждой отдельно взятой человеческой личности. Те, кто «здобулы» власть и статус по итогам майданов, чувствуют себя сегодня хорошо, и совершенно искренне празднуют годовщину своей победы. Вокруг них и для них открываются какие-то заведения, имеется культурная программа, и классовая среда, позволяющая жить комфортно.
Единственное, что мешает этому комфорту – реальность, в которой сытый класс окружен всем этим быдлом, ватой, совкодрочерами и прочим большинством, без которого невозможна уютная сытость воцарившейся кучки. Но и это более-менее поправимо. В отличие от сытых и подкормленных горнов нашего «гражданского общества», у большинства украинцев нет горна, размер которого позволил бы им звучать столь же широко и на той же громкости – рассказать о реальности своей жизни в сотворённой нашими выдающимися «управленцами» экономике.
Большинство молчит. Говорят за него. Отсюда – искажённая иллюзиями «говорящего класса» картина реальности, где всё «не идеально, но не так уж плохо». У нас. В ресторане. В кафе. Галерее. На пати. А тот алкаш? Так он же алкаш. Сам виноват. Не виноваты только мы. У нас война. На нас напали. И кричим мы об этом из кафетериев громче, чем украинский солдат из окопа.
Солдат не кричит. Потому, что в окопе, и занят. А занят и в окопе он потому, что не может откосить. Во-первых, у него нет богатого папы, который может «занести» в военкомат. Во-вторых, у него есть «чувство патриотического долга», которому не учат в арт-скулах. А в сельской школе учат. Вот наш селюк и в окопе. А мы на капуче, и говорим ему спасибо из фейсбука. Как грохнут, назовём героем.
По той же причине народ не кричит – занят выживанием в мире, чьи ценности воспевают эти достойные, лучшие, более качественные люди, чьё экономически нежизнеспособное царство мы очень скоро будем отпевать.
5
Борясь с тоталитаризмом в прошлом, легко не заметить его в настоящем. Проще осудить преследования диссидентов вчера, чем бороться с их преследованиями сегодня. Тем паче, когда сегодняшних диссидентов преследуют вчерашние. Одно дело диктатор, тиран, злодей, и другое, когда жертва становится угнетателем. Вот где открывается простор для террора без тормозов.
Конечно, правду ближнего можно объявить неправдой, а самого его – безумцем; закрыть глаза, как «украинские националисты» и «сталинские доярки» закрывали глаза на расчеловечивание ближнего, убеждая свою совесть, что тот – враг.
Врагов легче сливать, чем товарищей – знаю. И помалкивать легче, когда топчут врага, а не друга. Несправедливость – это вообще неприятно. Иное дело жучить плохого человека. Пить кровь по моральному праву.
Как возникает молчание толпы, когда стая бросается, и сильный начинает жрать слабого? Такое молчание, как и стайный бросок, возникает тогда, когда людям хочется жить, и страшно умереть. Взгляды вторичны. Да, мы используем слова, объявляем свои знамёна, но динамика наших социальных отношений пронизана шкурной логикой зверя.
Я видел глаза самых близких друзей, которые знают, что друг важнее взглядов, и, в личном общении, поддерживают друга, но умолкают, или принимают участие в травле, когда оказываются на людях и среди людей, попадая в своё социальное окружение. Не потому, что подлые, конечно. А потому, что страшно. Иначе завтра не пригласят, не позовут, не дадут.
Человеку страшно быть одному. Страшно идти против всех. Это же «биология». Отвержение группой – это приговор. Поэтому этот помалкивает, тот поддакивает. Таков их групповой консенсус, основанный на взаимном страхе умереть изгоями.
Сегодня, в очередную годовщину майдана, я не прошу, чтобы мои друзья мне поддакивали, но мне бы очень хотелось, чтобы они не врали. Хотя бы себе.
Прятаться вечно не получится. Я понимаю, что вам страшно. Но это – полезный страх. Он сообщает, что вы – следующие. Потому, что вы – следующие, когда те, кому вы сегодня поддакиваете, закончат с нами.