1
Доводилось ли вам обнаруживать себя посреди ночи, или с утра пораньше, за механическим пролистыванием социальных сетей, когда пора бы уже спать, или просыпаться, а вы всё скролите фиды, без явной цели, по наитию руки, то и дело тянущейся к смартфону, чтобы посмотреть: “а, вдруг, там что”?
Компульсивное использование сетей, думскроллинг или депрессивный гедонизм – это общее место в жизни прекариата. Исследования показывают, что залипая в смартфонах, мы пытаемся преодолеть тревогу, депрессию, стресс, одиночество; заполнить пустоту и отвлечься от будней; получить удовольствие, которое из раза в раз оказывается скоропостижным, ускользающим, неудовлетворительным.
Всё это – часть глобального психокризиса, чьими всадниками являются скука, невроз, депрессия и тревога.
Если вчера скуку вызывала нехватка стимуляции, – событий, новой информации, – то сегодня её вызывает уже, наоборот, переинформирование и перестимуляция в результате взаимодействия с медиа, требующими от непрекращающейся само-репрезентации, само-актуализации и потребления. Не получая искомого прихода, юзер ускоряет скролл, свайпит истовей на встречу нарастающему беспокойству.
Парадокс в том, что средства, с помощью которых мы пытаемся изгнать тревогу, являются её стимуляторами. Социальные сети – не место для отдыха. В общем и целом, они встроены в политический порядок вещей и систему его производства. Эта система превращает каждую секунду нашей жизни в рыночный перформанс.
2
Каждый новый этап развития капитализма сопровождается тем или иным “доминантным реактивным эффектом” – общей эмоцией или настроением, которые проистекают из конкретики текущих производственных отношений.
Сегодня происходит прекариатизация труда. С одной стороны, её сопровождает рост непостоянных, “платформенных” форм занятости, с другой – сокращение программ социальной защиты, нормализация идеи заменимости работника, и, как следствие, развитие в нём беспокойства на почве необходимости постоянно доказывать свою полезность под напором ежедневной угрозы потери работы, статуса, крыши над головой, и самой головы.
Подобные переживания выгодны боссу, поскольку толкают работника трястись над своей работой, бояться её потерять, и самостоятельно выжимать из себя максимальную продуктивность, не требуя у начальства затратных улучшений условий труда, а подчас и идя на “рыночные” уступки в ущерб себе.
Что, в свою очередь, иллюстрирует функциональность неравенства: разница в материальном положении между боссом и его нищим работником позволяет извлекать из работника большую прибыль.
Тот факт, что, получая временные пособия, рабочие не хотят возвращаться на низкооплачиваемую работу, и используют освобождённое время на повышение своей квалификации и смену карьеры, говорит о том, что единственной причиной работать за гроши “на дядю”, является унизительная нужда. Не сделав человека бедным, его куда сложнее эксплуатировать, ведь тогда у него появляется выбор послать тебя к чёрту, и не умереть с голоду.
3
Автоматизация, которая, при иной экономической модели, способна освободить время для досуга, ныне грозит безработицей для малоимущих и трудящихся на самых тяжёлых и неблагодарных работах…
За неимением социального государства, которое обеспечило бы людей, никогда не имевших доступа к хорошему образованию и здравоохранению, возможность либо выйти на автоматизированную пенсию, либо повысить свою квалификацию, и получить новую, лучшую работу, всё, что остаётся этим людям – признать, что у них нет материальных оснований для продолжения жизни. Проще говоря, люди должны выбросить себя на помойку как отработанную и бесполезную деталь.
То, что миллионы выходцев из рабочего населения не становятся безосами, трактуется как личное, а не системное фиаско, не следствие того, что безосом можно стать только за счёт не ставших им; за счёт тех, кто создаёт для него стоимость, а взамен получает несоизмеримую ей зарплату.
4
Тревогу усугубляет и то, что, в процессе прекариатизации, рабочий теряет статус рабочего, становится тем, что боссы выдают за “частного предпринимателя”, или “независимого контрактника”, который не располагает капиталом, позволяющим вступать в действительно равные экономические отношения с работодателем.
Тем не менее, это сопровождается новоязом о “свободе работника”, возможности быть “самому себе боссом” и т.д. Как если транснациональные корпорации типа Uber и водитель Хорхе – это просто два бизнесмена на встрече в отеле Ритц.
В итоге, политически обособленный от других представителей своего класса, поставленный в положение дарвинистской конкуренции с ними, заменимый и беззащитный работник обнаруживает себя в крайне уязвимом положении, что, предсказуемо, сказывается на его самочувствии и здоровье.
5
Обратите внимание на своё поведение в “свободное от работы время”. Сегодня мы и досуг пытаемся сделать более продуктивным. Простое лежание в гамаке кажется чем-то расточительным. Лучше прихватить в гамак книгу. Послушать не птиц, а, например, мотивирующую лекцию – вроде и отдохнул, но “с пользой”.
По мере того как рабочие часы размазываются по суткам “сам себе босса”, логика работы становится логикой жизни, охватывая все её сферы, и превращая каждого из нас в круглосуточного торгаша, вынужденного позиционировать и продвигать себя всегда и везде: среди друзей, на вечеринке, в социальной сети.
Работа становится жизнью, а жизнь – работой; 8-часовой рабочий день – 24-х часовым. Это вредит нашему здоровью, и делает из нас сначала невротиков, а затем и выгоревших кадавров: по данным ВОЗ, рост рабочих часов приводит к росту смертности от инфарктов и инсультов.
6
Исследования показывают, что между степенью эксплуатации (то есть, размером стоимости, произведённой рабочим, и присвоенной работодателем) и состоянием его здоровья существует тесная взаимосвязь.
Это не удивительно, учитывая, что люди, занимающиеся самой тяжёлой работой, зарабатывают меньше всех, располагают наименьшим количеством свободного времени и средств для ухода за собой, наиболее отчуждены от своего труда, и выполняют самые скучные, механические задачи под строгим надзором.
Существует так же и связь между состоянием здоровья и экологии: к примеру, больные люди объяснимо предпочитают машину прогулке, а те, кто спешит на работу, и у кого нет времени себе готовить, – “быструю” трэш-еду.
Доказано, что количество рабочих часов растёт по мере ослабления профсоюзов как инструментов борьбы за свои трудовые права. Что особенно жестоко бьёт по женщинам, балансирующим между неоплачиваемой работой дома и “работой на работе”; а также чёрным, ЛГБТК+, иммигрантам, и другим уязвимым группам.
Сокращение количества рабочих часов, напротив, ведёт к более здоровой жизни.
7
Может ли быть что-либо более изобличающим систему, чем массовая эпидемия психических расстройств? При всём комфорте, веселье и выборе, люди, живущие в неолиберальных капиталистических обществах, стремительно летят с катушек. Это говорит о том, что система не работает, что с ней что-то не так. Но что?
Эксплуатация производит структурное неравенство, вокруг которого возникает классовое общество, и положение вещей, при котором принадлежность к тому или иному классу определяет пространство возможностей для человека: его социальный круг, характер доступной ему работы, качество образования и медицины – в конечном итоге, его здоровье и продолжительность жизни.
Класс – это не индивидуальный атрибут, как цвет глаз или рост, и не просто размер кошелька, а форма социальных отношений, которая происходит из системного неравенства, а точнее – из эксплуатации как неотъемлемой компоненты капиталистического способа производства.
Попытки режимных социологов и экономистов индивидуализировать класс, объявить его результатом личных качеств человека, является подменой, цель которой – затушевать механику эксплуатации (присвоения стоимости), которая калечит и убивает миллионы людей; списать её на частные промахи отдельных человечишек, которые бедны и несчастны не потому, что выросли на ядовитой помойке, а потому, что не достаточно дерзали в крысином забеге атлантов.
8
Капитализм, с его рыночной индивидуализацией, представляют человека циничным социопатом, ведомым исключительно расчётом, жадностью и стремлением к личной выгоде. Однако, вся история человечества – это одно сплошное доказательство того, что человек – животное социальное, и что всё, чего мы достигли, спустившись макаками с пальмы, мы достигли в результате кооперации, труда и образования больших социальных групп.
“Последние нейронаучные исследования "социального мозга", захватывающие разработки теории привязанности, психологии развития и межличностной нейро-биологии, в значительной степени опровергают причудливый, старомодный взгляд на изолированного, "рационального" индивида, и раскрывают куда более богатое и сложное понимание человеческого существа, благодаря расширению знаний об интерсубъективности "правого полушария", бессознательных процессах, групповом поведении, роли эмпатии и ментализации в развитии мозга, а также значении контекста и социализации в эмоциональном и когнитивном развитии”. (Род Твидди)
Рост и развитие мозга одного человека зависит от взаимодействия с мозгами других людей – “я” происходит из “мы”, а “мы” – это гигантский суперорганизм; каждый из нас подключён к общей сети нейронных связей.
Мы нуждаемся друг в друге. Зависим друг от друга. И никогда не будем свободны от этой взаимосвязи, поскольку она делает нас людьми, а не изолированными, дезинтегрированными, конкурирующими и лишёнными социального контекста обрубками из рыночных побасенок.
Мы – Человек.
9
Выходом из токсичного мира круглосуточной пашни, депрессии и беспокойства является организация, способствующая борьбе за права и интересы творящих людей, за освобождение времени; за демократию и достойную жизнь для всех.
Прежде, однако, нам необходимо выбраться из плена индивидуализированных коконов, в которые нас загоняет порядок вещей, встретиться, открыть общность, взять силу, которую даёт труд, организованный в класс.
Наш “компульсивный медиа-гедонизм”, отчаянную борьбу с одиночеством и тревогой в социальной сети, питает не дефицит самоконтроля, а усталость от эксплуатации и отсутствия коллективной демократической силы.
Сила эта отсутствует лишь в том смысле, что мы разобщены, и поставлены в положение нищеты и бесправия, навеянной безнадёги действовать сообща – в мире, где всякое дерзание в интересах “гонимых и голодных” незамедлительно объявляются ересью, и подвергаются насилию. Это, однако, не означает, что сила отсутствует вообще, и что её невозможно обрести в единстве.
Осознание, что наши проблемы носят общий характер (и требует поэтому общих, а не индивидуальных решений), и организация вокруг этого осознания – те первые шаги, которые можно предпринимать сейчас, не дожидаясь лучшего завтра – IRL.