В США, среднестатистическая белая семья богаче чёрной в 10 раз. Средний доход чёрного человека составляет 60% от дохода белого, а суммарное благосостояние афроамериканцев – 5% от благосостояния их белых соотечественников.
Расист объясняет это «особенностями» чёрного человека, которые на поверку оказываются либо следствиями его угнетения, либо предрассудками.
Учитывая, что одним из фундаментальных условий для роста благосостояния является собственное жильё (из которого получили своё богатство большинство представителей американского среднего класса), для понимания действительных механизмов производства неравенства в США, необходимо заглянуть в историю «квартирного вопроса» в этой стране. В частности, в жилищную политику властей, ответственных за системную несправедливость положения афроамериканцев.
1
Десятилетие за десятилетием, поколение за поколением, в течение целого века, власти США внедряли законы, направленные на то, чтобы белые и чёрные люди жили порознь. В этом – суть политики сегрегации, последовавшей за отменой рабства (1865), и включавшей в себя раздельные школы, общественные места, услуги и возможности для белых и чёрных американцев.
В основе сегрегации лежала идеология белого превосходства, утверждающая необходимость господства белой расы над представителями иных рас в силу её «развитости» и «цивилизованности» – материального положения, полученного в результате империалистических войн и колониальных захватов; успеха, который артикулировался белыми христианами в терминах «богоизбранности».
В призме этой идеологии, чёрный человек воспринимался либо дикарём, либо вовсе животным. И потому «совершенно естественно» не мог претендовать на возможности, открытые белому человеку, для которого чёрные притязания были чем-то из разряда внезапно заговоривших «коров» – т.е. скота, товара, вещи.
«Освобождённые» рабы не имели ни права голоса, ни доступа к качественному образованию, медицине и рабочим местам, что, в свою очередь, определяло их материальное положение, и возможности его изменить.
Размер зарплаты, перечень допустимых профессий и правила поведения чёрного человека регламентировались «чёрными кодами», которые отличались от штата к штату, но в общем и целом ограничивали развитие афроамериканцев.
Где-то они предписывали, что чёрный человек может работать только фермером или слугой, где-то запрещали поднимать ему зарплату или владеть жильём… и повсюду карали его за нарушение своих предписаний: штрафом, арестом, принудительным возвратом на плантации, насилием и смертью.
Что примечательно, там, где правительство минимально шло на встречу чёрному человеку, в дело включались банды «сознательных граждан», терроризирующих афроамериканцев, посредством погромов и линчеваний, которые заканчивались коллективной фотосессией под повешенными и сожженными жертвами.
Привыкшие видеть чёрного человека лишь в качестве скота, белые американцы рассматривали его эмансипацию как экзистенциальную угрозу для своей расы, её частоты и процветания. «Если чёрный – человек, как я, то я – как чёрный?!».
Разделить человеческий статус с кем-то, кто считался заморским чудовищем, пригодным только для его эксплуатации на поле, значило утратить белизну, как то, что наделяет расиста статусом превосходящего и господствующего существа.
Чёрный, свободно идущий по городу, воспринимался вызовом, подрывом скреп, и потому «титульная раса» всячески ограничивала возможности для его свободной ходы. И уж тем более для процветания.
Как здесь не вспомнить резню в Талсе (1921), когда белые американцы напали на 35 наиболее успешных чёрных районов города (т.н. «Чёрный Уолл Стрит», один из первых символов успеха и надежды для бывших рабов), и стёрли их с лица земли, посредством бомбардировок с воздуха?
2
Не стоит забывать, что отмена рабства была вызвана не моральными, – мол, это плохо так себя вести с живыми людьми, – а чисто экономическими причинами:
В отличие от консерваторов, прогрессивные капиталисты понимали, что человек без перспективы малопродуктивен – работая из-под палки, он лишён мотивации стараться, работать лучше, поскольку это никак не отразится на его собственном благосостоянии. Ему нужно дать что-то, к чему он может стремиться, и ради чего будет вкалывать. Более того, если у него заведутся средства, капиталист получит нового потребителя для своих товаров. В общем, торгаш увидел в отмене рабства личную выгоду, позже оформленную в лирику о свободе и человечности.
Впрочем, эта лирика предполагала ряд оговорок, характерных для капитализма: чтобы новый рабочий/потребитель был по-настоящему полезен и эффективен, его нужно сохранять в положении нужды, и зависимости от власть имущих. В противном случае, он достигнет материального положения, которое позволит ему требовать лучших условий и больших зарплат (повышая тем самым расходы, и уменьшая доходы капиталиста), или вообще уйти из-под эксплуатации, стать самому себе господином, конкурентом своим бывшим хозяевам.
Суть «предпринимательского талант» капиталиста – в умении сохранять рабочего в состоянии высокой мотивированности, ощущении возможности улучшить своё положение, стать «однажды» частью правящего класса (или подарить надежду на это своим детям/внукам), не позволяя ему, при этом, по-настоящему вырваться вперёд, сравняться с паном, достигнув обещанного им горизонта.
Так лошадь бежит за морковкой, которая недосягаема by design. Хотя качество подков и овса, безусловно, растёт – чтобы лучше бежала лошадка…
Любые попытки чёрных американцев материально сравняться со своими белыми соотечественниками, из века в век, систематически подавлялись, и неравенство продолжало расти, делая такую гонку заведомо проигрышной для её чёрных участников, и определяя их социальную динамику на поколения вперёд.
3
Вернёмся, однако, к «квартирному вопросу». В 20-м веке, основу для жилищной сегрегации в США создали два типа государственных программ:
– первые уничтожали интегрированные районы, где проживали люди разных рас, чтобы построить на их месте сегрегированное «общественное жильё»;
– вторые субсидировали застройку пригорода – при условии, что застройщики будут продавать жильё исключительно белым семьям.
Новый Курс, вытянувший США из Великой Депрессии, включал в себя программу создания субсидированного жилья, благодаря которой миллионы американцев, ещё вчера стоявших в голодных очередях, получили возможность купить дома в пригороде по доступным ценам. Однако чёрные люди были исключены из этой программы творения среднего класса, и были оттеснены в сегрегированное, преимущественно съёмное жильё в городах.
Возвращаясь с фронтов Второй мировой войны, чёрные ветераны обнаруживали, что Родина не спешит отблагодарить их за верную службу: роскошная социальная программа (G.I. Bill of Rights), призванная помочь побороть массовую безработицу и депрессию среди ветеранов с помощью гарантированных кредитов на покупку жилья и открытие бизнеса, снова оставила чёрных за бортом: в штате Миссисипи, из 3229 кредитов для ветеранов на покупку дома чёрным досталось только два… И так – по всей стране.
Наиболее известным примером, иллюстрирующим послевоенную жилищную политику в США, стал Левиттаун на севере штата Нью-Йорк. В 1940-50-хх гг., Федеральная Жилищная Администрация (FHA) обратилась к семье Левиттов, «построивших» этот город, и предложила им кредит на строительство 17,000 домов – при условии, что эти дома не будут проданы или перепроданы чёрным.
FHA не ограничивалось тем, что склоняло застройщиков пряником в форме выгодных займов, но и боролось с теми, кто возникал на пути сегрегации.
Когда в Стэнфорде, переживавшем после войны дефицит жилья, возник кооператив из 400 семей, решивших построить новый район, FHA отказалась предоставить ему кредит на основании того, что трое участников кооператива были чернокожими. В итоге, проект умер, а кооператив распался, продав землю другому застройщику, который согласился на сегрегационные условия FHA.
4
Отдельного внимания заслуживают те аспекты американской жилищной политики, которые сделали чёрные районы «нежелательными».
Так, например, городские власти размещали индустриальные зоны и свалки в непосредственной близости от сегрегированных чёрных районов, и удаляя их подальше от белых. Что, в свою очередь, сказывалось не только на здоровье их жителей, но и на цене их собственности; качестве школ, больниц, условий жизни...
Такая политика превратила чёрные районы в токсичные трущобы. Глядя на это, белые, живущие отдельно, погружались в предрассудки о чёрных: в частности, заключая, что чёрные превращают место своего жительства в свалку, и что если разрешить им жить в белых районах, то эти районы тоже вскоре станут свалкой, что скажется на цене жилья, и благосостоянии их жителей.
Городские власти способствовали укоренению подобных предрассудков, выдавая разрешение на ранее запрещённую индустриальную застройку, как только в том или ином районе была замечена концентрация чёрных людей, или маркируя районы их проживания рискованными для инвестиций.
Так расистские предрассудки трансформируются в материальные интересы, и становятся экономической практикой, чья прагматика не требует идеологической закалки. Чтобы бояться чёрного, и подавлять его эмансипацию, больше не нужно его ненавидеть на основании своих убеждений – достаточно руководствоваться своими экономическими интересами, и не пускать чёрного в свой район, «а то ведь мой дом упадёт в цене, и это навредит моей семье».
5
Обратим внимания на два иллюстративных тренда, повлиявших на дальнейшую социально-экономическую динамику афроамериканцев:
– блокбастинг (когда агенты недвижимости склоняли белых людей продавать свои дома по дешёвке, распространяя слухи, что скоро в район заедут чёрные и жильё обесценится, после чего перепродавали его по завышенной цене тем афроамериканцам, которые могли себе позволить побег из гетто);
– белый исход (стихийный выезд белых из района, который становится расово неоднородным, что моментально меняет его материальную базу и качество за счёт оттока благосостояния, сконцентрированного в белой популяции);
В итоге, чёрные люди были вытеснены в сегрегированные районы, расположенные рядом с заводами, складами и свалками, где, в отсутствие качественного образования, медицины, рабочих мест и выходов к выгодному социальному окружению, продолжили сводить концы с концами.
Когда индустрия начала покидать города, чёрные сообщества оказались отрезаны от последнего источника своего заработка, и рабочие районы стали превращаться в депрессивные гетто для бедняков – вертикальные трущобы.
Ответом на искусственно созданную безнадёгу и люмпенизацию чёрного пролетариата стало злоупотребление веществами, поиск альтернативных, нелегальных путей выживания и, как следствие, криминализация чёрных – процесс, который точно так же культивировался рядом государственных программ, полицейской жестокостью и дальнейшей демонизацией чёрных.
6
В 1968-м году, благодаря Движению за гражданские права, Конгресс признал жилищную дискриминацию чёрных антиконституционной, и запретил. Однако, остановить несправедливость – не значит исправить нанесённый нею ущерб.
К тому времени в американских городах уже сложились сегрегированные районы, отличающие не только цветом кожи, но и материальным положением своих жильцов. De jure сегрегация была побеждена, de facto – афроамериканцы остались жить в заданной нею динамике: не имея средств, чтобы купить дом в «хорошем» (т.е. белом) районе, хотя теперь закон им позволял его купить.
И эта разница, это наследие, преследует чёрных американцев по сей день. Более того – усугубляется. Не только потому, что чёрный человек не может догнать тех, чей рост никем не подавлялся, и кто экономически вырвался на несколько веков вперёд, но и потому, что сегрегационные принципы, заложенные в американскую экономику, продолжают действовать как «законы рынка», где дом в чёрном районе по-прежнему стоит меньше, чем в белом.
Возьмём, опять же, Левиттаун. Построенные там дома стоили $8000 ($100,000, если переводить это в современные деньги). Чёрный рабочий класс не мог себе их позволить, даже если бы это было разрешено. Сегодня эти дома стоят $400,000 – то есть, благосостояние их владельцев увеличилось за прошедшее время в 4 раза, создав условия для дальнейшего процветания их детей и внуков.
Образование, которое получили ныне успешные выходцы из белого пригорода, было получено на средства, аккумулированные за счёт жилищного капитала. Получив хорошее образование, и вырастая в соответствующем социальном окружении, эти дети получили выходы на лучшие карьеры, зарплаты, шансы, и теперь могут позаботиться о своих родителях и детях, продолжая наращивать капитал. Ничего из этого не было доступно чёрным, которым говорят, мол, рабство отменили, права дали, вот вам даже чёрный президент – дерзайте.
Меж тем, уровень домовладения среди белых американцев составляет 74,2%; тогда как среди чёрных – 44,6%. Всё это – результат социальной инженерии, и антиконституционной жилищной политики расистского государства.
Созданные нею проблемы не исправить новыми правами и запретами на дискриминацию. Эти проблемы требуют обратной социальной инженерии – комплексной и всеобъемлющей политики преодоления последствий расизма, сегрегации, и неравенства. Политики, включающей в себя не предвыборные стойки на колене перед камерами, и не просто льготы, квоты и спорадические подачки, а масштабные материальные репарации в рамках общенациональной программы, направленной на то, чтобы создать материальные возможности для исторического рывка афроамериканцев.
Точно так же как Германия по сей день расплачивается за Холокост с его жертвам и их детьми, точно так же и США обязаны платить своим чёрным гражданам за века украденных у них возможностей.
Единственный исход, который означает справедливость – это равенство.