Сидишь ты весь такой русскоязычный в разбомбленном городе, и ждёшь, когда тебя освободят. Одни освободители вяжут ковры для своих танков из прячущихся в шкафу мобиков. Другие дают понять, что видят в тебе совка и ватника. Всё, что тебе остаётся – это выбрать, каким ножом тебе хотелось бы, чтобы тебя зарезали: добрым ножом жертвы или злым ножом агрессора?
1
Слушая секретаря СНБО Украины Данилова, я понимаю, что никого не интересует т.н. «реинтеграция». Интересует территория, очищенная от «лишних» людей. Люди вообще неудобны. Все такие разные, со своими взглядами и идентичностями. Всё это нужно как-то клеить, обобщать. Никто не хочет этим заниматься.
Когда ты заинтересован в диалоге с жителями захваченных территорий, ты не говоришь им «Это вам с нами нужно найти общий язык, а не нам с вами»; не угрожаешь статьей за госизмену, если бабулька, вдруг, решит отъесть чужой гуманитарки; не вытираешь ноги о символы, которые означают для кого-то его семью. Даже оккупанты додумались до украинского языка в херсонских школах, потому что паблик рилейшнз никто не отменял, а эти даже на уровне пропаганды не могут изобразить толерантность и инклюзивность.
Когда ты хочешь, чтобы жители страны-агрессора восстали против режима, ты не требуешь отнять у них визы, и запереть в клетку с диктатором за неправильное место рождения. Не говоришь, что все они поголовно «такие», не отменяешь культуру, не отколупываешь табличек с Булгаковым, оскопляя себя назло врагу…
РФ – агрессор. Это ясно. Не ясно, что должно привлекать «лишних» украинцев в перспективе жить в стране, где им нет места? Разве что ужас России. Там будет хуже, а тут просто плохо. Что лучше – хуже или плохо? Плохо – лучше! Вот и весь выбор счастья.
«Если кого-то что-то не устраивает, то они смогут спокойно уехать…». И на том спасибо. Хорошо, когда можно хотя бы пойти на хуй. Ведь бывает, что и туда не пускают. А тут – не нравится? Вали! Из мира, где вырос, любил, мечтал. А мы займёмся освоением пустоты на твоём месте, которую можно заполнить благонадёжным гражданином. Итог? Дома нет. Есть идея дома. Его призрак.
2
Надеюсь, Украина победит. Но иллюзий по поводу светлого будущего не питаю.
— Сейчас единство общества обеспечивается фактом агрессии и наличием внешнего врага, но как только война закончится, внутренние противоречия обострятся.
— Война станет универсальным аргументом. Им можно будет оправдать любые проблемы в экономике, репрессии, произволы. Жертва всегда права. Жертве всё можно. Жертва ни за что ни в ответе.
— Поскольку Россия не исчезнет с глобуса, соседство с ней и память о вторжении позволят всегда готовиться к войне. А пока главный внешний враг остаётся недосягаем, можно заняться досягаемым, внутренним «врагом».
— Всё советское, включая уникальные мозаики, будет зачищено в рамках отказа от этой части себя; станет постыдным, вытесняемым, что приведёт к обеднению культуры, сокращению ассортимента допустимых идентичностей, к меньшей инклюзии. Кто виноват? Россия. Но «лишним» гражданами от этого не легче.
— Мы ещё не раз насмотримся на перформансы отказа от «языка оккупантов» – либо в рамках стратегии «держать нос по ветру», либо в рамках логики «поскольку мою бабушку русифицировали, я сейчас выебу себя».
— Украинцы, пережившие войну в Украине, будут чувствовать себя в большем праве, чем украинцы, пережившие войну в Берлине, но ни львовяне, ни киевляне не станут применять эту логику к переселенцам и жителям оккупированных территорий, которые отгребли больше всех. Потому что «они» должны искать общий язык с «нами».
— Любые апелляции к защите прав «лишних» граждан будут объявляться чем-то нереальным, навеянным, опасным. Чем-то, с чем давно нужно было разобраться, но мы терпели, и вот к чему это привело, поэтому теперь уж точно разберёмся.
— Перспектив реализации «лишних» граждан я пока не вижу. Вижу перспективу жизни в режиме «не отсвечивай»: чужими среди своих, не своими среди чужих. Под рассказ кто кого раньше мучил, и почему теперь пора помучить кого-то ещё.
Будущее шелестит плащом. И всё таки надежда есть. Как минимум, на то, что я ошибаюсь.
3
Главное, что хотелось бы донести до сторонников «декоммунизации» и отмены всего русского – это что для большинства противников подобных мер всё это не про идеологию или историю. Это – про чувство себя, и своей принадлежности к Украине.
Люди, которые являются украинскими гражданами, и обладают теми же правами, что и все прочие украинцы, видят в таких отменах попытку исключения себя из общества, угрозу лишиться дома, стать чужими в собственной стране. Стране, где все перемешались, и отделить украинского папу от русской мамы и советской бабушки невозможно. Всё это – мы. Всё это – твоя семья. А семью не отменяют. И не становится семья чем-то иным от справедливого рассказа про ГУЛАГ, Стуса, и Голодомор… Это – тупиковый путь для страны с такой сложной историей и социальной тканью, которая не упрощаема до одной на всех правды.
Взять меня, например. Я всю жизнь говорю и думаю на русском языке. Но это никогда не обретало для меня форму чувства, будто Россия – это моя страна. Или что я – часть русской культуры. Меня никогда не тянуло в Москву как некий центр чего-то якобы моего. Я никогда не чувствовал, что это там на самом деле мой источник, где живут «такие, как я». При всех конфликтах и обидах, я всегда ощущал своим домом Украину, куда и тянется мой кабель от пупка.
Поэтому я не согласен с попытками свести украинскую идентичность до какого-то одного этнического, культурного или политического знаменателя. Как если есть некий комитет, где заседают люди, уполномоченные выдавать лицензию: это – украинское, это – нет; этот – свой, этот – чужой. Нет такого места и людей. Есть мы, все мы, и наши отношения друг с другом. Как договоримся, так и будет.
4
Уверен, что те украинцы, которые переживают по поводу будущего украинского языка, культуры, государственности, и выражают эти переживания в лозунгах а-ля «Украина для украинцев», крайне редко являются этно-националистами. И в действительности переживают о том же, о чём переживает т.н. ватник – о себе, о сохранении себя и своей идентичности. Просто одним дан «советский» язык про это сказать, а другим «националистический». Но это просто разные стили сказать одно и то же: я – таков, и не хочу исчезать, здесь мой дом.
Украинская идентичность вмещает в себя куда больше красок, чем в нарративе, где такие как я – это что-то чужое и пришлое, что нужно отрезать, и вот тогда-то Украина, наконец, станет по-настоящему украинской. Это фантазия о чистоте, которой не существует в природе, потому что мы не живём в пробирке, и не можем вывести «чистого украинца», в котором не было бы ни капли ничего «чужого» – только «своё». Идея о том, что все ватники, совки, русскоязычные, а ещё геи, ромы, люди разных рас, происхождений, убеждений и образов жизни соберут чемоданы и «вернутся на Луну» – утопия. А главное – грабёж чего-то у самих себя. Уменьшение вместо умножения. Сужение вместо расширения.
Остаётся либо принять, что всё в нас намешано и все мы разные в варежке единого украинского дома, либо отказаться от такого принятия, но с чётким пониманием, что означает такой отказ, к чему ведёт, что будет с нашей варежкой, а главное – зачем? Кто хочет жить в однородности? Знаю, что есть такие люди. Но не верю, что их большинство.
Все хотят одного – дышать. Поэтому решать нужно не эстетические проблемы, – в какие ярлыки себя упаковывать, – а как сделать так, чтобы украинец, разный, любой, не чувствовал угрозы. Знал, что его не сотрут. Как только это будет обеспечено, всех нас, надеюсь, попустит, и случится инклюзия. Мы станем гарантами безопасности друг друга. И будем вместе с булкой танцевать!