А ведь мы искорки из мяса. И никого из нас не уместить в ладонь, не очертить как нечто конкретное и завершённое. На это не способна даже смерть, которая хоть и ставит точку в жизни тела, но не проясняет всей полноты его содержания.
1
Вот я пишу, но что такое “Я”? И существует ли оно вне речи?
Да, ведь в основе языка лежит объективная реальность.
Всякий концепт “реален” уже хотя бы потому, что возникает в мякише мозга, и является отражением материального мира, который определяет сознание.
Люди-жуки не оживают от стихов в свою честь, но эти стихи несут в себе отблеск правды о настоящем стихотворца.
Впрочем, всякий концепт относителен, и “Я” – не исключение.
Я могу описывать себя словами, как ребёнок, описывающий горшок, но это описание всегда будет неполным. Истина ускользает. Ускользаю и я. Что, в известной степени, мучительно, и объясняет, почему многие занимаются искусством, пытаясь совершить невозможное – выразить себя.
2
Может показаться, что, открывая рот, мы хотим объясниться с ближним. Отчасти это так. Тем не менее, адресатом является и сам объясняющийся.
Отчаянно заглядывая в реку, человек надеется разглядеть в ней себя, получить достоверный портрет, и успокоиться, сказав себе “я – таков”.
Однако же река бежит, непрестанно меняя твоё отражение, и тебя вместе с ним. Ты, в свою очередь, меняешь реку.
В чём причина эфемерности запечатлённого отражения, будь то картина или возглас “я – таков”? Разве отражение не является отзвуком сущего?
Является. Но не становится от этого отражаемым – источником самого себя; скорее тенью вроде тех, которые остались на стенах Хиросимы.
Тени – реальны, но тени – не люди.
3
Наличие тела позволяет выделить человека, обозначить его индивидом – очерченной физической единицей. Именно тело делает каждого – каждым, питая иллюзию конкретного “Я”. Однако живой человек – не конкретен, и является такой же переменной, как и всё остальное в отношениях материи.
А почему? Потому что материя – движется, и в этом движении никто из нас не может замереть и стать кем-то. Любые попытки охватить себя в исчерпывающей полноте оборачиваются фотографией ветра.
Себя нельзя познать, но можно познавать. Собой не стать, но можно становиться. Иными словами, быть можно только процессом.
4
Рыночный индивидуализм оказывается консервативной идеологией, которая перемещает фокус с общественных отношений на карцер личности. И её культ.
Из икринок этого культа вырастают авторитарии, нарциссы и социопаты, очарованные “идентичностью” в своих зеркалах, и убеждённые в том, что реальность творится на территории их самовлюблённой мысли.
Что делает эту идеологию консервативной? Идеализм и идентичность.
5
Я пишу всю жизнь, но что выражают мои тексты? Какую такую “личность”, если я сам могу не узнавать себя сегодня в том, что написал вчера?
Тогда кто это написал, если не я?
Тело, которое, словно экскаваторный ковш, нагребает твёрдую породу жизни, и творит партитуры сознания в динамике взаимодействия с ней.
Я и каждый есть роза ветров!
Вместо того, чтобы принять зыбкую текучесть каждого человека, идеализм и его теория индивида предлагает нам ведро цемента, – идентичность, – чтобы ты мог сказать: “я – сексуал!” и получить от бренда тюбик смазки.
Истина как соответствие утверждения объективной реальности подменяется ритуальной декларацией, в рамках которой человек реализует не человека, а символ; практикует симулякр, и становится кем-то, а именно – пузырьком.