Если бы не весна, и не все эти листья, клювы, кусты, я бы не знал как всплыть из-под гнетущей толщи новостей. Вместе со мной всплывают ухилянты. Охают вдовы на уху рек.
Червь съедает часть мозга кандидата в президенты США, травится дедовской плотью, и гибнет во мгле черепа, но кандидат остаётся в забеге. “Я – норм и способен, могу”.
У океана зацветает рапс. В его стеблях творится шелест зайца. Летят пеликаны над пеной. Жёлтые головы рапса тянутся в синее небо, и взгляд мой застилает украинским флагом. Испанцы называют флаг “бандэрой”. У коммунистов флаг – “бандэра роха”. С кем хохотать над этим каламбуром? Не с кем.
Приходит рассылка: “Представьте мир, где редактировать ваши гены будет также просто, как обновлять ваш смартфон. Искусственный интеллект делает такой мир возможным!”. Вспоминаю шестипалых химер из Миджорни, и решаю повременить.
“Украина хочет привлекать больше женщин для разминирования, поскольку гендерное равенство является неотъемлемой частью политики Украины”.
Группа ментов окружает старушку, и требует снять пилотку с советской символикой, потому что вселенная погаснет, если бабулька цвета хны возложит в этой пилотке гвоздику к Вечному Огню. “Так эта ватница топила за Бомбас!”, – выкрикивает соглядатай, и все смиряются с удавкой.
Оползни сделали сад недоступным, и, всё же, мне удаётся пробраться через ограду с угрозой о штрафе. Весна здесь буйствует, стрекочет. Птицы поют на полную катушку. Цветы горят коралловыми лепестками. Так всегда: всё лучшее – за чертой запрета.
“Если ты продолжишь писать мне, что орки – тоже люди, я не смогу их убивать, и тогда они убьют меня”.
В гуще рапса притаилась парочка школьников. Как и я, они пробрались сюда незаконно, легли, как яблоки, в траву, и смотрят друг на друга. Ветер приносит в моё ухо тёплый смех. Ах, как же здорово быть яблоком в траве!
Что чувствует человек, переплывший Западный Буг, выбравшийся на заветные берега, и встречающий польского пограничника, который возвращает его в пасть Родины?
Я думаю об этом при шелесте куста. Над кустом кружит ворон. Из куста бежит заяц. Благо, не польский пограничник.
Улитка присосалась к лавке. Вот и я хочу присосаться. Вместе этого вампир сосёт меня и заодно весь космос с потрохами.
Копы в масках тащат студентов, отказывающихся проглатывать реку войны и геноцида. “Pigs are Haram! Fuck 12!”, – кричит будущее, и коп мгновенно понимает, о каких свиньях речь. Юные не скисли. В юных – надежда. Как светляки на холсте ночи – вдохновляют!
Голем заходит в Рафах. “Если не геноцидить Газу, то будет Северная Корея”, – пишет соотечественник, и я сбегаю в бухту, шагаю с хрустом по камням, как Костюченко по шприцам, перебираю зеницами осколки гор, и сам являюсь осколком.
Когда камень тебе подмигивает, – то кристаллической, то золотой пыльцой, – ты кладёшь его в карман, и идёшь дальше; становишься с каждой такой находкой всё тяжелее, и вот уже, кажется, ничто не способно оторвать тебя от тверди чужих берегов, унести твою башню, бросить в ток горя, из которого соткан момент.
Весна делает меня прозрачным. Я – стрекоза. Я – заяц. Я – трава. Школьник, лежащий во мне, убирает волосы с лица своей возлюбленной, и глаза её начинают блестеть, как два газированных солнца. Целая жизнь рождается здесь.
Для этих двух нет ни войны, ни горя – есть тень под деревом, есть волны океана, и можно обняться, гореть посреди мая; купаться в тепле друг друга, сделать весь мир объятием, стучать сердцами, и чувствовать как их вершины трутся друг о друга, протекают сквозь грудные клетки, делаются любовью.