Язык, который показал в суде подозреваемый в убийстве Ирины Фарион, не является частным, и выражает сентимент некоторой части украинских граждан, наслушавшихся безнаказанных антиконституционных проповедей о собственной неполноценности. Интересен здесь не высунутый язык, а процесс риторического омовения, в рамках которого кадавр ксенофобии возвращается с того света в виде патриотического знака.
Особенно показательным, в этом смысле, является пост украинской службы ВВС, представляющий собой оргию словесного отбеливания:
История о том, как Фарион объявила русскоязычных солдат ВСУ, "не украинцами", описывается в нём так: "ругалась из-за языка даже с военными".
Поход в детский сад, где Фарион предлагала детям либо менять полученные от родителей имена, либо уезжать из Украины “в мир, где живут Маши” — это не травля и буллинг, а “убеждала деток не называть друг друга на русский лад”.
Обзывать сограждан “дебилами” и “умственно отсталыми” “дегенератами” — это не хейт-спич, а “ревностная защита украинского языка”.
“Почему мой Дмитрик, внук, которому 3,5 года, заходя в детский садик, видит перед собой какого-то Гришу, который ему говорит: “Привет”. И мой внук должен его учить при помощи своего маленького кулачка украинскому языку. Потому что ребёнок приходит нервный домой и говорит: “Бабушка, в садике москаль”. А бабушка говорит, что москаля нужно уничтожать, и Дмитрик уничтожает москаля”. (Фарион)
И правда — зачем упоминать о том, как Ирина Фарион слила ФСБ личные данные крымского студента, опрометчиво поделившегося с ней своим патриотизмом? Лучше назвать её “харизматичной депутаткой-профессоркой”.
Все эти дерзания на полях пост-правды не проходят бесследно. Некоторые постят в эти дни известную цитату Фарион “орлицы не отчитываются перед гиенами”. Без уточнения контекста. А контекст у этих красивых слов следующий: Фарион годами отрицала своё членство в КПСС, а когда оно подтвердилось, объявила себя орлицей. Иными словами, завралась, попалась, и слилась.
Ничто из этого, разумеется, не оправдывает и не заслуживает ответа в форме убийства. Убийства, которое можно было бы предотвратить, если бы власти уважали собственный закон, и пресекали пропаганду ненависти.
Люди, позволяющие себе расчеловечивать ближнего, не могут работать в сфере образования, и выступать с национальных трибун общества, претендующего называться демократическим.
Называть Фарион “сердцем нации” — значит, утверждать, что в основе украинского сердца лежит ненависть. Однако, мы знаем, что это не так.
Ненависть множит себя, и кормится кровью. Выстрелив в Ирину Фарион, убийца подарил жизнь её идеям: нетерпимости, социальной эксклюзии, дискриминации.
Объявлять своими героями ксенофобов, ставить им памятники и называть в их честь улицы — значит, увековечивать ксенофобию как ценность; вписывать её в социальную ткань, делать нормой, ведущей общество к смерти.
Возможен ли патриотизм без гуманизма, без уважения к разнообразию людей, их особенностям и правам, без соблюдения верховного закона страны, являющейся, вроде как, адресатом твоего патриотического чувства?