1
На видео — провокация, в рамках которой группа материально обеспеченных бездельников нарушает Конституцию Украины, терроризируя мелких торговцев за продажу книг на русском языке.
Присутствующие на месте правоохранительные органы не останавливают эту атаку на свободу рынка, частную собственность и права человека в стране без экономики, где на пустом базаре пожилые лавочники (бывшие учителя, инженеры, и другие “бенефицианты” 1991-го года) пытаются свести концы с концами, продавая за копейки сказку про Буратино на “кацапской мове”.
Террор направлен на представителей малоимущих слоёв населения — людей, которые не могут защитить себя в условиях войны и правового произвола. Вопрос, на какие средства группа “комсомольцев” может позволить себе разгуливать по базару, и заниматься экономически непродуктивной деятельностью, подрывая мелкий бизнес, остаётся открытым.
Такие видео давно уже не являются частным случаем, и демонстрируют системную реальность. Это в такой стране должно хотеться жить? Это такую страну должны жалеть и поддерживать те, чьи права она нарушает? Это должны содержать западные налогоплательщики?
Мне говорят, что мой отказ поддерживать патриотическую химеру вызван непониманием её реальности. Отнюдь! Я прекрасно понимаю, какое будущее она готовит для меня и таких как я. Было бы странным, если бы я был её патриотом и поддерживал то, что желает мне смерти. Как было бы странным ожидать, что я и такие как я просто исчезнем, уступив нашу культуру, нашу историю, и нашу жизнь тем, кто хочет всё, но не умеет ничего, и потому зовёт на помощь тех, кто может и умеет.
В конце концов, я не просто так пишу про интересы. Интересы торговцев и интересы активистов на видео не совпадают. Как не совпадают интересы дискриминируемых и дискриминирующих.
Считаю, что русский и русскоязычный человек не должен воевать за Украину таких активистов. Считаю, что русский и русскоязычный человек не имеет никаких обязательств перед теми, кто не видит в нём человека. Считаю, что русскоязычный человек имеет право отвечать тем, кто его ненавидит, и кто на него нападает. Считаю, что сторонники подхода “только украинское” должны полагаться только на производные украинской экономики и промышленности, прекратив просить милостыни у мира. Считаю, что работоспособные граждане Украины должны спасать свои тела и свои семьи — например, реализуясь, по возможности, там, где есть условия такой реализации, и большее уважение к разнообразию людей.
2
1) Обратите внимание на защитные комбинезоны, респираторные маски, и вообще всю санитарно-гигиеническую семиотику акции языковых активистов. По сути, они маркируют русский язык и его носителей — патогенами; чем-то, что, как вирус, содержит угрозу, и от чего нужно защищаться, как от болезни.
Лавки с русскими книгами и их покупателями обозначаются “источниками заражения”, — т.е. вреда и угрозы, — которые нужно “дезинфицировать”, подвергнуть “санации”, чтобы “избавиться от грязи” (“дерьма”, “греха”). Акция подаётся как медицинская операция “лечения” и “очищения”. “Починаємо дезінфекцію фізично”.
Патологизирующая риторика заявляет наличие не только биологической угрозы, но и психического расстройства: продавцы и читатели книг на русском языке — “носители” русской культуры. У них “языковая шизофрения”, они — “наркоманы”, их действия — “сумасшествие”. Инфекция и безумие образуют дискурс больного, заразного, бешеного врага.
2) Другим характерным моментом является хрюканье активистки на “больных”. Этот акт омонотопеи — отсылка к корпусу инвективных выражений, в рамках которых русские маркируются свиньями — т.е. “нечистым животным”.
Всё это — классика ненавидящей и геноцидальной риторики: анимализация (т.е. дегуманизация) и артикуляция угрозы через иммунологические эпитеты и токсикологические метафоры.
Старушка, посмевшая возразить активистам, сообщает, что у неё погибли родные на войне. Какова их реакция? Узнав, что она родилась в России, они говорят “а, ну всё понятно”. “Безумное животное-вирус” не заслуживает не только человеческих прав, но и эмпатии. Оно исключено из человеческого мира и закона. С ним “всё понятно”, и, значит, можно делать всё, что угодно в рамках “защиты” национального организма от “болезни”.
Таким образом, данная акция питает атмосферу насилия и является вкладом в геноцидальный климат на фоне войны.
3) Это — жуткий сигнал. Но такие видео не показывают в “едином марафоне”. Государство не пресекает произвол. Его участникам не угрожают ни штрафы, ни ТЦК. Государство культивирует экологию ненависти и позволяет активистам (по сути, “титушкам”) засеивать почву общества семенами погрома.
Некая группа людей приходит на частную территорию, и заставляет торговцев книгами отдавать им свои товары даром, что, по сути, грабёж. Это происходит публично, среди бела дня, в присутствие органов правопорядка, которые не арестовывают нападающих, и этим сообщают отношение системы к акции.
Торговцы видят эту безнаказанность. И понимают, что, стоит пикнуть, и завтра к ним придут другие активисты, записывать уже совсем другое видео (“прошу выбачення...”). Никто не защитит.
Активисты говорят, что превратят “макулатуру” на русском языке в помощь фронту. И тут же просят зажигалку — т.е. понятно, что это не про помощь. Это про власть, террор, и насилие.
4) “После работы” активисты, помешавшие нуждающимся соотечественникам заработать копейку на продаже бумажных книг, которые можно скачать из сети, едут “наслаждаться” кофе в хипстерскую кафешку “Сэнс” в центре украинской столицы, где “запрещена москальска”. Т.е., этническая дискриминация — это ещё и экономический механизм в рамках этно-классового доминирования. Лавочник потерял товар. Кофейня получит прибыль. И всё это — на основании иерархии этнических атрибутов.
Потрясающий исторический документ. Однажды мы будем смотреть это в музеях. Но пока, увы, смотрим в жизни.
4
Ещё один пример токсичного дискурса: реагируя на обстрел Львова, издатель Виталий Капранов опубликовал сообщение следующего содержания:
“1. Львов переживает нашествие русскоязычных.
2. Львов становится целью удара российских ракет.”
Это факты. А связь между ними можете поискать сами."
Это — ядовитый вброс. Обращаясь к широкой аудитории, авторитетный и образованный человек говорит травмированным войной соотечественникам, что в них летят ракеты потому, что рядом с ними живут люди с определённым этническим атрибутом — русским языком.
Речь о релокантах, которые бегут с Востока на Запад Украины от российских бомбёжек. Это их бегство описывается понятием “нашествие” — термином, который связан с историческими травмами, и семантикой вторжения врагов.
Смысл сообщения прозрачен: носители этнического атрибута Х — угроза. Они виноваты в том, что в вас летят ракеты. Таким образом, жертвы российской агрессии объявляются её виновниками — часть украинского общества маркируется в качестве внутренних врагов, которые служат приманкой для внешнего врага.
Конечно, сам Капранов окончательно решать вопрос русскоязычных украинцев не станет. Но он, и подобные спикеры, уже не первый десяток лет делают всё, чтобы условия для “окончательного решения” созрели. Этому способствуют и другие коммуникаторы, которые либо игнорируют, либо преуменьшают проблему подобного дискурса.
У подобной, — в сущности, геноцидальной, — риторики нет никаких иных последствий, кроме разобщения, насилия, и травмы. В Украине, публичный человек, делающий такие заявления, не несёт ответственности за разжигание вражды и дискриминацию: ни криминальной, ни административной, ни социальной. Это не лишает рукопожатности, и не становится предметом критического осмысления гражданским обществом. Система никак не реагирует на травлю собственных граждан. Это делает ситуацию особенно опасной, и заслуживает международного внимания.
5
Сеть супермаркетов “Сильпо”, чьи владельцы издавали журнал “Шо” (на русском и украинском), проводит акцию в 47 супермаркетах по всей Украине. Её суть в том, чтобы посетители сдавали на переработку “русскоязычные книги какого-угодно жанра в каком-угодно состоянии” (включая переводы мировой классики). За это в городе Житомир тебе дадут стакан пиваса.
Если абстрагироваться от эмоций и фактов личной биографии, то кейс, конечно, интересный.
Классик американской антропологии Майкл Сильверстин ввёл понятие “индексальный порядок”, чтобы показать, как идеология движется в языке, и влияет на значение знаков и символов.
Контекст значения динамичен и состоит из разных уровней:
1) На первом уровне есть просто факт: книга на русском языке.
2) На втором уровне возникает интерпретация: книга на русском языке = русская книга.
3) На третьем уровне интерпретация стабилизируется в форме стереотипа: книга на русском языке = русская книга = вражеская книга.
Этот стереотип утверждают медиа, институции, и практика повторения.
Самое интересное начинается дальше:
4) На четвёртом уровне стереотип коммодифицируется — превращается в товар.
Иными словами, “вражеская книга” становится индексом идеологической позиции. Акция “Сильпо” превращает этот индекс в объект обмена.
Знак отделяется от первичного контекста, и начинает жить как символ, обладающий не только значением, но и ценностью. Этот символ можно обменивать, тиражировать, продавать.
Это больше не “книга на русском языке”. И не “русская книга”. Это “вражеская книга”, уничтожая которую я (при)обретаю статус “патриота”. В широком смысле — украинца.
Если же я ещё и владелец магазина, то этот статус можно капитализировать — стать “патриотическим супермаркетом” за счёт практики уничтожения “вражеской книги” — тотемизированного символа.
Покупатель приходит с “вражеской книгой” в “патриотический супермаркет”, сдаёт её на переработку, получает статус “патриота/украинца”, и покупает колбасу — деньги, в итоге, получает олигарх Костельман (владелец сети). Ты получаешь только символ.
Поскольку всем нам известно на чьих полках стоят русскоязычные книги, данная акция является ритуалом, осуществив который русскоязычные граждане Украины могут обменять символ своей “русскости” на “украинскость” через практику отрицания и отречения.
Иными словами, это не про убеждения. Это про семиотику и экономику. Про то, как вчера продавать “журнал культурного сопротивления”, а сегодня — акцию по уничтожению книг. Про идентичность и принадлежность. Про исторический процесс переодевания комсомольцев в вышиванки.
Сначала такую акцию проводит один магазин. Но вот уже десяток магазинов. Так идеологическая практика символа нормализуется, и меняет его значение — наделяет “патриотизм” требованием конкретной практики — уничтожения книг на русском языке. Практика закрепляет значение.
Не стоит, впрочем, забывать, что стабилизация значения временна. Каждое повторение стереотипа — утверждает его как норму, и, в то же время, содержит потенциал её нарушить за счёт неизбежных сдвигов слов, жестов, движений в процессе коммуникации.
Так, под постом об акции, возникает не только сонм лайков, но и голоса украинцев, которые предпочитают пивасу книгу. Это нарушает динамику символа, и создаёт новый цикл, когда “украинскость” перестаёт совпадать с актом уничтожения книг.
Мы — не безвольные щепки в океане детерминизма. Да, символические системы влияют на наше поведение. Но наше поведение влияет на символические системы.
6
В рамках другой акции “мовные комсомольцы” призывают “вакцинироваться” от моего родного языка, и выражают своё понимание прав человека в Украине: “общайся на украинском, или молчи”.
Мы — заразные люди-вирусы, чей язык зовётся собачьим, культура — не культура, а история — одно сплошное доказательство того, что мы — рабы… по всей видимости, должны войти в положение тех, кто нас ненавидит.
Кремлёвский произвол отменяет наш человеческий статус. Мы должны закрыть свои узкие рты. А с ним и глаза: на уничтожение книг и памятников, закрытие школ и церквей; ограничения свобод и возможностей; на перепись истории и криминализацию памяти...
Мы должны сделать вид, что не понимаем, чего добиваются участники этой и подобных акции; усвоить, что наша дискриминация — это их деколонизация, и смириться с политикой нашего исключения.
Я думаю, друзья, что это как-то странно: встречать каждый плевок в своё лицо словами “Слава Украине!” и просить у мирового сообщества участия в спасении государства, которое нас не уважает, и где считается нормальным заявлять, что ты — не человек.
Никто не пресекает ядовитый произвол. Первые лица страны не выходят с заявлениями о недопустимости такой риторики. Медиа не трубят о том, что с ней не так. Участники подобных акций не несут никакой ответственности.
Возможно, я не прав, и всё это — голос эмоций. Голос боли, которую вызывает системная ненависть и крах мечты о том, что дом может быть радугой и, собственно, домом. Но я и правда думаю, что мы, — “люди-вирусы”, “люди-нелюди”, — не должны участвовать в проекте собственной дегуманизации.
Да, Россия — агрессор. Но по ту сторону агрессора для нас — другой. Который называет себя жертвой. Эта жертва ловит людей на улицах, как на сафари. Эта жертва ставит людей на колени, и требует извиняться за всё, что не помещается в патриотическую модель поведения. Эта жертва рассказывает, кому какие песни слушать, и на каком языке. Эта жертва называет улицы именами антисемитов, ксенофобов, расистов, и погромщиков; и раскапывает могилы тех, кто с ними боролся — наших совковых бабушек и ватных дедушек.
Всё это мы должны проглотить, потому что вторжение — несправедливо... Нашему голосу должно умолкнуть в жужжании русского дрона. И, тем не менее, давайте скажем прямо: война — лишь повод продолжать, что было начато задолго до войны. Такая акция — не частный случай, а пример системной тенденции. Цель — Украина без нас. И это за неё нам стоит побороться?
Заседая в кнайпах, и наживаясь на “нашествии” “московоротых” соотечественников, активисты борьбы с разнообразием забывают, что эти бегущие от войны люди являются её основными жертвами: не Львов, Тернополь, и Ивано-Франковск, а Харьков, Донецк, Луганск, Одесса, Мариуполь... Это там — передок. Это их жители умирают первыми. И бегут на запад страны, где дети “борцов за независимость под гитлеровским стягом” встречают их вопросом: “чому не державною?”.
Довольно. Хватит этой песни. Хватит поддержки и понимания тем, кто говорит, что мы — вирус, зверь, раб. Никто из нас не должен умирать и убивать за это. Наше дело — выжить. Сохранить себя. Свою культуру. Свой язык. Свою историю и память. Не дать себя изжить ни тем, ни этим. Оставаться повсюду собой — человеком.