За кулисами слова «любовь» может твориться всякая всячина. В том числе собственно любовь. Но и она бывает разной. Под маской слова скрывается созвездие аффектов, имеющих своим источником Эрос.
В центре любви находится желание. Желать можно всё, что угодно. И что не угодно желать тоже можно. А вот чего нельзя, так это говорить о желании «в общих чертах». Действительность желания всегда конкретна, и очертить её можно только в спайке с желающим субъектом.
Субъекты далеко не всегда совпадают в своих желаниях. Как и действительность далеко не всегда располагает обстоятельствами, способствующими реализации того, чего хочется. Такие обстоятельства можно создать в попытке примирить принципы удовольствия и реальности. Для этого, однако, желания создающих и примиряющих субъектов должны если не совпадать, то сочетаться. В противном случае эти субъекты обречены метаться в клетках своих любовей, и выгорать от желаний, либо добывать из них того рода jouissance, чья взаимность питается невозможностью и реализуется в садомазохистском неврозе.
Обещая тотальность рабочего поцелуя, марксистская ортодоксия, оперирующая понятием «классового сознания», упускает из внимания тот факт, что совпадение классовых интересов ещё не означает единства субъектных желаний.
Желая поцелуи, каждый желает целоваться не «в целом», а «по-своему» — в отношениях с конкретными телами и субъектами. Обещание тотального поцелуя без уточнения целующихся является обещанием губ, которые отрезаны от лиц в пользу плаката: де-субъективированной коллективности, где есть универсальный человек, и, значит, нет никакого человека.
Упомянутая генерализация «по классу» создаёт противоречие между претензией на материалистическое понимание мира, и идеалистической практикой обобщения рабочего субъекта в «рабочего вообще» — в мёртвый знак.
Преодоление данного противоречия предполагает субъективирующее отношение к трудящимся телам: нет класса, который бы мог совершить революцию. Но есть конкретные субъекты, вступающие в отношения, и тела, способные на действие, которое может быть революционным.
Мы можем использовать понятие класса для описания экономической динамики. Однако, мы не можем говорить о классе как существе, способном обрести одно на всех «классовое сознание», и броситься на другую понятийную абстракцию — «правящий класс». Куда полезнее называть вампиров по имени — в их субъектной, телесной, и институциональной конкретике.
Освобождение от эксплуатации посредством низвержения вампирского порядка и овладения средствами производства создаёт материальные основания для процветания рабочего человека, но не унифицирует объект любви в его бессознательном, — классово окрашенную, но, всё же, субъектную конкретику желаний. Как и не меняет динамику репрессии, в рамках которой субъект получает удовольствие одновременно от кляпа и звонкого «чпок!» при его извлечении.
Это не значит, что революция обречена, а коммуна невозможна. Это значит, что процесс построения общего, более справедливого дома требует интеграции не только политической практики, но и психоаналитической работы.
Революция направлена не только «во вне» класса, но и «во внутрь» его субъектов: в долину желаний, влечений и снов. Небом в вопросе о штурме неба является как, собственно, власть в лице институтов и отношений, так и её интернализованная структура на уровне субъекта и его ментальных процессов.
Стреляя «в Зимний», «Аврора» стреляет также в Супер-Эго, чьи залы заняты моралью и ценностями имперского угнетателя.