Желание состояться толкает субъекта к Другому как условию собственного становления. Без Другого нет холста, на котором можно было бы вычленить «Я», и понять, чем оно отличается от «не-Я». Другой выступает зеркалом, в оптической инверсии которого отражается субъект.
Но как? Посредством коммуникации (через язык и культуру) и интеракции (непосредственного взаимодействия тел). Такая интеракция не сводится к Другому как другому человеку, и включает в себя взаимодействие со всем разнообразием существ и явлений объектного мира: от лошади до утёса — Другим вообще.
Другой — это «не-Я», но что делает его «не мной»? Его тело как отдельный объект, форма, носитель субъекта. Если «зеркало», в котором отражается моё «Я», также является субъектом, между мной и Другим возникает конфликт: оба борются за своё становление в качестве «Я». Парадоксом этого становления является то, что «Я» нуждается в Другом, и одновременно пытается присвоить, заместить его «собой» и «своим» желанием, которое, как и себя, узнаёт только вместе с Другим.
Иными словами, становление «Я» происходит в диалоге, который напоминает игру в перетягивание каната, и приводит к тому, что «Я» распознаёт и «уничтожает» Другого — свой источник, само себя.
Суть этого диалектического уничтожения выражает сентенция Рембо «Я — это Другой». Все другие тела, и всё то, что «не-Я», творят меня, и, значит, являются мной. Отражаясь в Другом, «Я» преломляется им, и преломляет его.
Участники генеративного взаимодействия перестают существовать в качестве тех, кем они были до него, и становятся каждый чем-то иным — последующим и обновлённым. «Я» творится, поскольку уничтожается, и уничтожается, поскольку творится. Драйвером этого уничтожения является не «стремлении к смерти», а, напротив, — Эрос. Уничтожение «Я» – это творческий акт.
Диалектика становления субъекта реализуется через отрицание отрицания, и указывает на отношения реляции между телами. Именно реляция обеспечивает возникновение и трансформацию субъекта.
Лакан видит в этом подмену подлинного «Я» образом «Я» – структурой, которая конструируется через язык и желание Другого, и на этом основании понимается как нечто чужое, и вызывающее расщепление субъекта, оказывающегося в состоянии нехватки – неутолимого желания желать и быть желанным.
Для меня, однако, проблему здесь составляет не Другой, а конкретная практика речи, в рамках которой «Я» подвергается психо-символической фиксации в слове, образе, идентичности. Суть этой проблемы не в замутнении «подлинности» или «эссенции» субъекта чем-то внешним, привнесённым, а в том, что акт фиксации «Я» противоречит его феномену, и служит средством коммодификации, реификации, и подчинения субъекта. Эта фиксация происходит не тогда, когда Другой говорит и определяет субъекта, а когда сам субъект мнит себя чем-то определённым, и исполняет идентичность.
«Я» можно описать как процесс, — динамику со-становления, — и невозможно в терминах конкретной, законченной «вещи». Конкретно у субъекта только тело (форма), но не сам субъект (содержание).
Содержание субъекта, его «Я» – это река ситуативных импульсов и реакций, возникающих в процессе интеракций материи. Существо субъекта – жидко, текуче, и всякое слово, образ, идентичность оказываются лишь отблеском, отголоском существа, кусочком представления — метафоры, в которую не помещается живой, ускользающий субъект.
Предлагаемая онтология со-становления субъектов позволяет увидеть в Другом не только Ближнего, но Родственника. Это открывает возможность для практики вовлечённых и заботливых отношений с собой, миром, и всем, что его населяет.
Речь не о том, чтобы превратить Ближнего в себя, или стать Ближним. Речь о том, чтобы со-становиться в диалоге; творить друг друга и совместность на основании горизонтального синтеза.
В этом процессе «Я» не исчезает. «Я» освобождается от давления языка и идентичности — осознаётся реляционным, ситуативным, открытым.