Художник Пётр Павленский поджёг в Париже двери Банка Франции. Это не первый раз, когда Павленский жжот. Ранее он поджигал двери Лубянки. По информации Meduza, свой французский поджог художник объясняет так:
“Банк Франции занял место Бастилии, как банкиры заняли место монархов. Великая Французская Революция превратила Францию в символ свободы. Благодаря чему в 1917 году Россия тоже устремилась к свободе. Но спустя сто лет тирания вновь стала править. Возрождение революционной Франции положит начало всемирному пожару революций. В этом огне Россия начнёт своё освобождение.”
В отличие от Красной площади и Лубянки, Банк Франции не является мощным универсальным символом репрессий. Если уж на то пошло, то банкиры, занявшие места монархов, сидят не в Париже, а на Уолл Стрит. Поджог Банка Франции, в этом смысле, равносилен мошонке, прибитой не под стенами Кремля, а где-то в Саратове. В принципе, можно и так, но повествовательная сила у этого жеста будет на порядок меньшей. Франция, давно утратившая статус символа свободы, который до недавнего времени принадлежал скорее Америке, является весьма сомнительной исходной точкой для нового "пожара мировой революции". Я понимаю, что в сознании революционера революция начинается с него, и, значит, оттуда, где он физически находится. Но всё это звучит неубедительно, как притянутая за уши телега для покамест неудачной акции.
Во всех акциях Павленского ключевым является не столько действие художника, сколько реакция системы. Провоцируя её, художник, с одной стороны, обнажает её репрессивный аппарат, а с другой – превращает систему в участника своего перфоманса, и таким образом отбирает у неё контроль. Эта красивая творческая стратегия существует в неразрывной спайке с российской действительностью, где у репрессий есть выразительная форма – садисты из ОМОНа, фашиствующие попы, судьи, цитирующие не Уголовный Кодекс, а Евангелие. Всё это является важным условием пластического решения акций Павленского. Однако Франция – не Мордор. Здесь нет Лубянки, где по указу царя-батюшки кровавая гэбня могла бы засунуть тебе в жопу бутылку шампанского насмерть. Есть скучная цивильная бюрократия. Худшее, что может случиться с человеком во французской "бутырке" – это поломка плейстейшн в зале отдыха заключённых...
Но ведь и до такой "бутырки" дело пока не дошло. "Суд освободил из-под стражи художника-акциониста Петра Павленского, (...) после чего его поместили в полицейский психиатрический стационар", – сообщает "Дождь", чья целевая аудитория выросла в мире, где психиатрия бывает только карательной. Меж тем, то, что Павленского переместили из места для воров и убийц в место для людей в состоянии аффекта, говорит о том, что система не видит в нём уголовника. Это при том, что во Франции за последний год произошло несколько громких терактов, и система вообще-то на взводе. Поджог банка, мотивированный не попыткой ограбления, а политическими взглядами, – "банкиры новые монархи", – вполне себе можно интерпретировать как левый терроризм. Но поскольку дело происходит в цивилизованном обществе, то полицейские, задержавшие Павла, привезли его в участок, установили его личность, и поняли, что перед ними не террорист, а фрик. Если ты спиздил кошелёк, то всё с тобой понятно – вор. Но если ты получил политическое убежище, тут же поджёг дверь банка и говоришь, что это ты так разжигаешь огонь мировой революции, то отправят тебя не в ГУЛАГ, а туда же, куда отправят клошара, которых пугал хуем японских туристов под Эйфелевой башней. Иными словами, ничего вопиющего ты не сделал, опасности не представляешь, но где-то тебе, всё же, нужно попуститься. Для этого, рядом с клеткой для реальных преступников, у нас есть больничка.
Я, разумеется, не утверждаю, что французская правоохранительная система не способна на репрессии, и является воплощением мировой справедливости. В момент написания этого текста, ситуация продолжает развиваться. Находясь в недрах системы, Павленский всё ещё может действовать как художник, и эскалировать провокацию до тех пор, пока не получит искомую иллюстрацию репрессивности. Однако покамест поведение французской системы говорит о том, что идеалы Великой Революции живы и находятся в добром здравии.