Больше никаких сексуальных революций, завершающихся торжеством Эроса. Никаких автобусов любви, детей цветов и свободного секса. Ни свободы, ни раскрепощения больше не будет. Всё, что осталось – это хохот Маркиза де Сада. Всё, что осталось – это плоть без кожи, и секс без похоти. Последняя революция несёт в себе только вечную ночь и котлы над тотальным костром. «Соблазн, - говорит Бодрийяр, - никогда не вписывается в природный строй…». Последняя революция будет болезненной и фатальной, словно каменный плод, завершённая сфера или Апокалипсис.
Общество убило женщину, превратив её в жену – обезличенный кухонный комбайн, существующий лишь на потеху диванного слизня.
Церковь изувечила брак, и теперь это – пространство тоскливых моральных запретов, где нет места мечтам и фантазиям. Вместо любви – сексуальное вырождение; гибель интимности и красоты; инкубатор.
Природа обернулась для нас ботаническим садом венерических заболеваний. Наши гениталии процветают кустами и почками.
Наш соблазн запрещён, а секс – под гнётом норм, условностей и предрассудков. Мы – в тупике, и повсюду – ножи. Бежать некуда. Плен абсолютен.
Секс настолько публичен, что лишён ценности. «Секс повсюду – только не в сексуальности» (Барт). «Правда жаждет появиться голой, демонстрировать свою наготу, [...] и никогда не может справиться с этим желанием. Она постоянно взнуздывается, если не металлом и кожей, то вульгарным желанием быть голой — искусственно созданная традиция эксгибиционизма. Внезапно наступает всеобщее торможение и, со стороны зрителя, — полная холодность» (Бодрийяр).
Традиции превращают жить в мучительный нарыв. Мы видели вселенские оргии, но не приняли в них участия. И теперь мы не просто рабы, но развращённые и жаждущие недостижимого механизмы самобичевания, разбалованные любители сахара в мире, где не осталось кондитерских.
Выход, как всегда, в революции. Однако в этот раз её будет вершить не молодежь, но одичавшие массы глупцов. Единственное доступное нам освобождение – это освобождение планеты от нас самих. Выход – в гибели всего человечества.
Маленькие девочки и мальчики заменят большинству зрелых партнёров. Учитывая патологическое усердие общества в борьбе за утопию морали и нравственности, мы вынуждены признать, что всё нормальное стало для нас враждебным. Общество покончило с нормами в тот самый миг, когда превратило их в средства расправы над нашими личностями и сексуальностями. Мы отброшены на маргинес, где нас ожидает целое поле несорванных и запретных цветов.
Дети будто бы созданы в качестве пайка на чёрный день, последнего колодца, пространства сахарного тростника. Зрелые организмы порабощены нормами, в то время как ребёнок (и, конечно, животные и предметы) остался общественно незамутнённым. Он существует за пределами асексуального фашизма.
Сегодня общество бросает нам на растерзание эти невинные розы. Миллионы белых платьиц и шортиков с Буратино обречены познать агонию нашего Эроса.
Мужчины окончательно утратят человеческий облик, и будут седлать джипы, выпячивать свои лиловые члены, обращаться в волков, и мчаться в последний поход императора – на пир запрещённой оргии с перепуганными коротышками.
Завтрашний день будет полчищами обезумевших извращенцев. Утратив контроль, они бросятся на девственные влагалища и розовые мошонки. Дети станут бокалами, из которых напьётся тварь человечья. Всё вокруг будет лизать, сосать и кусаться. Да здравствует каннибализм! Все съедят всех. И никого не останется. Только крысы и тараканы.
Ежедневно мы молимся за здравие церкви и семьи, ибо во всём этом – восход нашей революции. Вы не должны краснеть, господа. Вы не имеете права осуждать нас, господа. Вы так страстно боролись за свет, что тьма не могла не явиться. Мы не рождались уродами. Вы сделали нас такими. Поэтому в тот самый день, когда мы станем волками, вы обязаны выплатить нам должок – выпустить своих чад на улицы наших городов. Это, в конце концов, не конец. Ведь останутся ещё крысы и тараканы, которым вы сможете читать ваши моральные проповеди.