Ещё пол века назад губы наиболее разумных представителей рода человеческого торжественно хлопали, произнося заветное словосочетание «элитарная культура». Пиявка, присосавшаяся к элитарному, тут же зачислялась в разряд избранной умницы. Мир мозговитых ласкал её, превозносил и наделял ароматом. Ко всему, что вне элитарного, интеллектуалу полагалось испытывать снобскую брезгливость. К счастью, подобный взгляд уходит в прошлое. В своё время я с жадностью поглощал заумные книги, запрещённые фильмы, нойз-музыку и прочие супы для «не таких, как все» – мыслил в координатах «попса / не попса». Позже мне довелось попасть в журналистику, затем в арт-критику, а ещё позже – на телевидение. Там я увидел, как по эпохе шагает ласковый фашист абсолютного театра, фюрер моды, Спектакля и порабощения. Вывод, который я вынес из этого опыта, таков: всё, что возникает, желается, обретает название и наполняется смыслом – это конструкция, результат технологий, формирующих информационную катаракту, через бельмо которой мы смотрим на мир.
«Элитарное» и «массовое» – это не антагонизмы, но области единого пространства. Нет культуры без поп-культуры. Эстрадная певичка и террорист-смертник играют по одним правилам. Или ты присутствуешь в информационном пространстве, или тебя не существует. Врачи не в силах сказать жив ли ты. Об этом может сказать только «Google». Если твои идеи интересуют только тебя и твою маму, то это слабые идеи – идеи, неспособные быть вирусами и бороться за место под солнцем. Им не пережить наши телечеловеческие времена.
Я больше не могу пожирать элитарный продукт в былых количествах. Много из т.н. элитарного искусства на поверку оказывается нытьем и прокисшим сексом. Вся эта пляска серьёзности, симфония реактивного самолёта, кино про пожирание экскрементов, стон от невозможности содомировать жирафов – всё это не редко скрывает за собой не столько иную чувственность, сколько скандальную позу расчётливых опортунистов. Это не протест. Это коньюктивит. Работа в медиа позволила мне увидеть, как всё это стало средствами манипуляции молодёжью. Революцию подменяют её символом. Непосредственное искусство ничего из себя не строит, и со сложной рожей не разгуливает. Непосредственное говорит на языке сердца, и устремляется в как можно большее их количество.
Не умеешь гадить, не начинай думать. Я не зря упомянул сконструированность современного мира. И поп-культура податлива деформации. Мы больше не можем говорить о ней однозначно, так как она всеядна – сегодня всё может стать её частью, даже самые, казалось бы, непопулярные идеи. Объект искусства, вошедший в попсу, расширяет её собой, и таким образом утверждается в общественной норме.
Пора бы уже перестать жить в мире, где культура бывает только двух сортов. Всё гораздо интереснее. Если ты обладаешь идеей, и эта идея действительно сильная (будь она книгой, музыкой, фильмом или картиной), то здоровее не топтание в подвалах среди аутсайдеров, а стратегичное взаимодействие с поп-культурой. Сама возможность расширить её и сделать своё заметным и влияющим на сознание масс – вот та причина, по которой интеллектуал должен искать возможность для коммуникации с поп-культурой, искать возможность отравлять её собой.