Потребность в эстетическом терроре кажется юношеским капризом; следствием ностальгии по 1990-м, когда искусство ползало по улицам в образе пса и писало слово «ХУЙ» на Красной площади. Всё это ныне вне производственной моды. Сегодня художественное испражнение на святыни лишает художника допуска на светскую тусовку. Однако в тусовке ли смысл искусства? Карьерные соображения не должны определять характер произведения. Художник создаёт искусство, руководствуясь его культурной целесообразностью. Радикальный жест необходим украинскому искусству, дабы извлечь его из сновидения светского вернисажа.
"Попробуйте поставить обычному человеку серьёзную музыку и заставьте его её слышать (а не слушать), то есть чтобы она звучала не просто как фон. Вы увидите, как ему будет неуютно. Именно поэтому он нуждается в таком количестве как бы «стёртой» музыки, которая создавала бы впечатление, что музыка есть, но в то же время убивала бы её сущность. Огромным количеством такой музыки, звучащей вокруг, современный человек загораживается от тайны музыки настоящей. То есть музыка звучит, чтобы её не слышать" – писал философ Илья Кормильцев.
Нечто подобное происходит на территории современного искусства в Киеве, где туссэ возобладало над поводом. Произведения превратились в фон для пати. Оно – есть, но молчит. Его роль – украшать досуг леопардовых прихожан: стареющих мэтров и их прихехешников, депутатов, любовниц и модников.
Необходимо прекратить агонию фонового искусства для деревенских «випов», и наводнить культуру произведениями, которые подвергали бы «розовый гной» насилию образом. Прихожанам галереи должно становится жутко. У них не должно быть возможности отключиться от искусства, и слушать журчание фуршетной шампани. Раз большинство наших художников согласилось обслуживать глянцевую свинину, должны найтись и те, кто напомнит миражам человека, что искусство – это нож, вырезающий субъекта из зоны комфорта.
Счастливое лицо светского племени вещает с курорта, в который превратилось украинское искусство. Искусство-курорт - это искусство холопов. Искусство, растущее на паразите слизня. Где же правда и ночь?
Химеры издают шипенья в микрофон: «Мне нравится эта выставка. В ней есть всё, что сейчас модно – цвет, стиль...». «Да-да, цвет – это то, что сейчас актуально». Всё лезет в кадр, хохочет, пыжится, жужжит. Бордельные черви и аскариды кисти мироточат послушным мещанством. Их цвет – ваниль и золото пшена.
В ситуации, когда розовый гной улыбается, боксёр превращается в куратора, а художники в услужливых пресмыкателей – потребность в эстетическом терроре становится очевидной. Так почему бы не зарезать свинью посреди вернисажа, да так, чтобы играл оркестр? Свинья визжит, а её кровь окрашивает платья и шарфы в рубиновый гранат. Такие пятна – брошки смерти. В них пламенеет красота бесчинства. Котлы с шампанским закипают, сварен уринат; сползаются гадюки, саранча, и смех пустых перерастает в вопль. Это – ад. И со стены камлает крошка-газенваген. Тут же – позирует гномье на фоне светской скотобойни.