1
Утро в отеле «Ван Вальсум» начинается с песни «Train – Hey, Soul Sister» – быть может, самой безопасной музыки на свете. Её ставит за завтраком старший ван Вальсум, пока его сын предлагает постояльцам кофе и круассаны.
Таким и должно быть буржуазное утро: йогурт, лакей и легкомысленная музыка, располагающая прожить ещё один день в этой фантазии белых людей.
«Хорошая зарплата, и повышение скоро», – хвастается администратор. Он – dutch, т.е. «коренной голландец». Зачарованный расовым разнообразием Роттердама, я спрашиваю, чувствует ли он себя частью одной нации с выходцами из бывших колоний, и этот с виду милый парень отвечает: «Нет».
2
Гуманизм – это пот, испаряющийся со всё более коричневой рубашки европейца. Разлагаясь, неолиберальный мультикультурализм уступает место глубинному содержанию Европы – фашизму, бессознательному её колониальных империй.
Утверждения, будто Андерс Брейвик «просто псих и фанатик» – это опасный вздор, который, словно мантру, повторяют либералы, пытаясь убедить себя в том, что устроенные им теракты являются частной осечкой, а не системным симптомом. Аналогичным образом Европа объясняла себе нацистов – как некое временное помутнение, нечто «чудовищно-невозможное» в мире просвещённых европейских господ. В чём они боятся себе признаться? Мимо чего проскочить?
Всё дело в том, что Брейвик – обыватель: человек «средних взглядов», сотканный из реакционных установок традиционной культуры. И хотя не всякий обыватель может похвастаться убийством 77 человек, фундаментом для подобного эксцесса служит посредственность, чей «тихий омут» скрывает в своих недрах монстра.
«Фашизм служит организованным политическим выражением характерологической структуры среднего человека» (Вильгельм Райх)
Те, кому доводилось видеть картины Гитлера, – всех этих его пёсиков и фрау, – понимают, что человек, стоящий за такой живописью, не может быть ничем, кроме заурядности. И ведь не случайно национал-социализм родился в самом бюргерском месте – в мюнхенской пивной.
К аналогичному выводу приводит и речь Брейвика в суде. Несмотря на то, что либералы поспешили объявить её скандальной, в её тексте возмутительна, в первую очередь, его пошлость. Страх «потерять страну» и «европейскую идентичность», апелляция к «этническим норвежцам», призыв уничтожить мультикультурализм, чтобы «спасти миллионы жизней» – всё это банальная ксенофобия. Тем не менее, репортажи из зала суда пестрят драматичными оборотами а-ля «присутствующие пришли в ужас».
Скандальность процесса Брейвика не в том, что он сообщает Европе фашистские откровения, а в том, что он и есть Европа, говорящая без купюр. Узнавать себя в Брейвике – вот что по-настоящему скандально. Живя в тисках принудительного умолчания, европеец не просто не привык к подобным экспрессиям, но и успел уверовать в текст о собственной гуманности. И, вдруг, столкнулся с зеркалом, которым является для него фашистский террорист Брейвик.
3
Сегодня многое оказывается вне дискуссионного поля просто потому, что над всеми коммуникациями царит безапелляционная моральная разметка.
Политкорректность, желание вытеснить, а не решить общественные противоречия, ведут к тому, что скопившееся социальное напряжение превращается в язвы.
В России, например, всякое требование прав и свобод моментально помещается в контекст нарратива о западном вмешательстве. Ты не можешь требовать перемен просто потому, что ежедневно сталкиваешься с коррупцией и хамством, в силу бесправия и нищеты, бедственного положения учителей, врачей, рабочих…
Разве тот факт, что США исповедует политику неоколониального империализма, обесценивает сами идеалы гуманизма? Почему дискредитированной оказывается демократия, а не те, кто прикрывает её лозунгами свой произвол?
Пойманный на взятке российский чиновник не вызывает народного гнева, потому что народ знает, что взятки бывают не только в России. «Зато улицы чистые», – говорит минчанка на фоне пакуемых в автозак студентов. «В этой Европе у них там скоро одни негры останутся», – смеется нищий гражданин, перепрыгивая через открытый канализационный люк на улице без фонарей.
Справедливости ради стоит отметить, что и на Западе дела по части свободы и этики высказывания обстоят не лучшим образом: так, например, критическая позиция в отношении ксенофобии, автоматически исключает возможность критики патриархального традиционализма в рядах пришлых.
4
Проблема мультикультурализма в том, что, сливая в общее ведро национальные культуры, он не заявляет условием взаимоинтеграции отказ от консерватизма, и этим обрекает национальные «племена» в рамках союза на конфликт.
Всё это напоминает иллюстрации из брошюр Свидетелей Иеговы, где львы, овцы и дети целуются в дёсны. В реальности национальная идея питает обособление и фашизм. Мультикультурное «содружество» носит декоративный характер. За его фасадом происходит сегрегация; возникает радуга гетто. И каждое «содружество» консерваторов обречено быть поглощённым той культурой из своего множества, которая наиболее традиционна, религиозна и патриархальна – т.е. воинственна.
Предоставляя беженцам убежище, необходимо позаботиться о том, чтобы они были в безопасности не только от войн и диктатур, но и от тех когнитивных матриц, которые производят регрессивные общества.
Мультикультурный город должен быть открыт для всех, кто готов принять его общественный договор. Если ты считаешь недопустимым гей-прайд, и считаешь себя вправе избивать женщину, потому что твои «священные книги» считают её человеком второго сорта, то зачем тебе Копенгаген?
Прогрессивный мультикультурализм есть космополитизм. Он возможен лишь при общих правилах игры, основанных на гуманистическом минимуме.
Национальная идентичность – это тикающая бомба. Там, где есть нация – там будет и нацизм. Оберегать нужно не резные теремки, а идеалы человечности.
Страх «потерять себя», «раствориться» – это реакционный страх. Человек – больше, сложнее и интереснее, чем нация.
Необходимо покончить с национализмом в любых его формах, и строить не локальное содружество наций, а глобальное содружество людей.
5
Андерс Брейвик является симптомом исторического кризиса. И не случайно его речь нашла поддержку в тех европейцах, которые «против насилия, но…» боятся «систематической деконструкции культуры и этноса». Этот страх лежит в основе консерватизма, и питает агрессию по отношению ко всему, что сулит перемены.
Иммигранты дают надежду на обновление Европы с её вырождающимися потомками белых империалистов. Но дабы чужая традиционная культура не подменяла местную в этом забеге консерваторов, гуманисты должны осознать, что трепет перед национальным – это трепет перед нацистским.
Необходимо сбросить оковы политкорректности и пойти в решительное наступление на основные фундамент фашизма: религиозный патриархат, национализм, консерватизм. Синонимом «систематической деконструкции культуры и этноса» является эволюция.