Появление телесериала «Звёздный путь» (1966) было одним из выражений общего настроения – разверзалась космическая эпоха, и всем казалось, что вот уже завтра человечество будет плясать с медузными друзьями из других миров. Ничего из этого так пока и не произошло, но ведь и не скажешь, что 60-е провалились. Не всем достался звездолёт, зато случилась психо-сексуальная революция. Исторический результат общего настроения всегда непредсказуем. Закономерно только то, что он всегда отличается от предварявших его массовых представлений. Прогнозируя будущее, нужно анализировать не только настроенческий мэйнстрим, но и тенденциозные исключения из него.
Последнее время я нахожусь в поисках искусства, которое выпадало бы из популярного zeitgeist и содержало бы намёк на образ завтра. Здесь, как нигде, легко поддаться на тему и форму, утвердив, например, что завтра всё будет о роботах и технологиях. Такое представление не лишено оснований, но указывает скорее на очевидное, нежели на интересное. Развернув эту фразу, мы получим когнитивный ключ: интересное – не очевидно.
Неочевидное присутствует в настоящем как нечто замалчиваемое и вытесняемое. Однако чтобы распознать это нечто, нужно сперва определить само замалчивающее и вытесняющее; характерную черту нашего времени.
В Сети неиссякаема тенденция к социальности, технология требует от нас конвертации личного в публичное, заглавной субкультурой по-прежнему является хипстер, вновь стало модным всё кричащее, массовый кинематограф немыслим без зрелищного 3D, а в искусстве царит фэшн-формализм и, с недавнего времени, политический акционизм – всё это имеет общий знаменатель, называющийся экстравертностью.
Хотелось бы сразу обозначить, что здесь нет этического подтекста, но лишь констатация факта – сегодня экстравертность является культурным мотивом, определяющим правильную поведенческую модель и средство достижения успеха; принято быть пробивным, публичным и максимально коммуникабельным существом; подавать и «продавать» себя и своё.
Проблема существует не в экстравертности, но в результате фашизоидной установки на неё – вытеснении неэкстравертного из массовой реальности, его маргинализации как чего-то лузерского. Мы оказались в ситуации, когда огромный пласт интровертного культурного и личностного материала оказывается вне поля нашего интереса и видимости. Причем не потому, что скверно, но потому, что так сейчас не водится. Критерием оценки человека или произведения служит не твоя личная реакция на него, но его признанность Другим. Иными словами, есть проблема конформизма и моды.
Пока будет успех — неважно, коммерческий, звёздный или медиальный — экстраверт будет командовать парадом. Как только наступит безуспешная эпоха — это будет время интровертов. — Илья Кабаков, художник
Эпоха хипстера как символа буржуазного процветания нулевых стала последним праздником капитализма. Сегодня, в разгар финансового кризиса и глобального социалистического протеста, уже понятно, что вечеринка закончилась – настало время перехода; выражаясь словами Кабакова, время неуспеха и неудачи; сбросив маски и смыв засохший социальный грим, каждому из нас необходимо переосмыслить себя в контексте сгорающего мира; соотнестись не с внешним, но внутренним, каким бы оно не представало сквозь оптику уходящей эпохи.
Последние годы я то и дело встречаю представителей поколения быстрых карьер, которые ещё молодыми достигли материального успеха, но бесконечно терзаемы внутренними противоречиями. Успешные бизнесмены, арт-директора, владельцы студий и медиа-звёзды – именно они, а не голодный пролетариат, доказывают своим примером, что капитализм суть тупиковый путь. В отличие от большинства, они уже прошли эту игру, и победили – в конце хуёвая заставка. Достигнутое обилие форм и предметов оказывается неутешительным. У тебя может быть жизнь, наполненная поездками в экзотические места, людьми в красивых одеждах и говорящими спортивными авто, но одиночество продолжается, и тебе всегда недостает интенсивности и смысла.
Капитализм оказывается формой эскапизма. Человек лишается переживаний; он считывает общественный статус вещей и явленностей, вместо того, чтобы субъективно воспринимать их, пропускать через себя; он уходит в иллюзию, что следующая покупка наконец-то покончит с тревогой. Но тревога никогда не заканчивается, и потребление продолжает провоцировать потребление, пытаясь отвлечь нас от возможности реальных экстазов и жизненности.
Самое время обратить внимание на внутреннюю реальность вещей и сущностей. Это не значит стать асоциальным. Это значит потребовать от социальности качества и личностности. Люди, с которыми я общаюсь, еда, которую я ем, и фильмы, которые я смотрю – всё это должно не означать, но переживаться, содержать по-настоящему интересующий меня контент.
Я устал от только знаков. Я не хочу только символизировать. Я коммуницирую с Другим не для того, чтобы вписать нечто в свою публичную идентичность, но чтобы разделить с Другим момент, оказаться в пространстве общих чувств, построить не «социальную», но эмоциональную связь, которая не обязана быть гласной или как-либо характеризовать меня. Мне не нужна характеристика. Единственная ценность для меня – витальность.
Эмансипация экстраверта означает эмансипацию от экстравертности как единственной перцептивной стратегии. Культурная трансгрессия в интровертность предполагает расправу с ленью и ожиданием, что Другое само представит и расскажет себя. Это призыв отправиться в настоящее путешествие.
Трансгрессия начинается с осмысления предела и обретения желания его преодолеть. Одна из практик, питающих трансгрессию – диалог с соответствующим, в данном случае, интровертным, искусством. Таковое более требовательно к усилию и менее «выпукло», нежели его экстравертный брат. Оно не столько устремляется дать чувство, сколько способно тренировать чувствовать. Для него не подходит невооруженный взгляд, оно не спешит скормить себя тебе, понравится и получить признание. Это не значит, что его авторы равнодушны к вниманию, но не оно является той потребностью, которая провоцирует их творить. Художник-интроверт – не истероид. Он – аутист.
Мне нравится образ горящей церкви. Голые тела, совокупляющиеся в коровьих потрохах, меня вдохновляют. Тем не менее, я начал открывать для себя новый мир другого, интровертного искусства, которое представляется мне контркультурой 21-го века: мир, где никто не кричит, где нет стыда от тишины, нет концепций и сообщений. Есть только едва уловимая и освежёванная личность, обращённая не к чрезвычайному, но повседневному, увиденному чрезвычайно. В этом искусстве ты остаешься наедине с собой. Как автор. Как зритель. Контент – внутри тебя. Произведение – всего лишь каркас, и даже не карта. Здесь только от тебя зависит, произойдет ли что-то, состоится ли диалог. Это, несомненно, вызов. Или призыв. Сорвать чеку. Ожить. Расчувствоваться.
Примером интровертного искусства является для меня «Асфальт» Жанны Кадыровой, фотографии Наталии Машаровой, видео-арт Билла Домонкоса, 3D-живопись Ричарда Колкера, комната без потолка Джеймса Тюрелла и аудио-комната «chicken burrito, beef burrito» в нью-йоркском MOMA PS1, а также световая инсталляция Дуга Уиллера «В сердце света». Одна же из свежайших находок на интровертном поприще – фотограф Тимоти Пайл.