Технология является зеркалом, глядя в которое, человечество актуализирует своё представление о себе. Это зеркало обнажает человеческие боязни и устремления, выявляет ту грань, где на их перекрестке рождается восторженный ужас – желание, прорывающееся сквозь страх и формирующее порыв к темноте. В работе «Совершенство техники» (1946) Фридрих Георг Юнгер пишет:
Пламя всё выше, всё шире, оно перекидывается, загораясь всё новыми кострами, захватывая всё новое пространство, потоки лютого жара пышут со всех сторон. Это кузница циклопов.В облике промышленного пейзажа есть что-то вулканическое. Не случайно мы встречаем в нём все явления, связанные с извержениями вулкана: лаву, пепел, фумаролы, дым, газы, зарево огня на ночных тучах и опустошение, охватывающее обширную территорию вокруг. Хитроумные машины, автоматически выполняющие однообразные действия рабочего процесса, до отказа переполнены мощными стихийными силами. Эти силы гуляют по трубам, котлам, колёсам, проводам, печам, они носятся в темницах аппаратуры, которые, как все тюрьмы, почти сплошь состоят из железа и забраны решетками, чтобы не дать своим пленникам вырваться на волю. И разве можно не расслышать доносящиеся оттуда вздохи и жалобы этих пленников, не заметить яростного грохота, с которым они в бешеной злобе сотрясают стены, когда прислушиваешься к множеству звуков, производимых техникой? Характерная особенность этих шумов состоит в сочетании звуков механического и стихийного происхождения, рождающихся при утечке стихийных сил, заключенных в железные узилища механизмов. Когда звуки сочетаются ритмично, замечаешь автоматизм их периодичности, регулятором которой выступает мёртвое время. Все эти звуки зловещи: тут и пронзительный визг и скрип, шипение, свист и вой, причем совершенно очевидно, что они становятся всё более зловещими в ходе поступательного движения техники к совершенству; эти звуки так же зловещи, как оптические впечатления, которыми нас одаривает техника, как болезненный, холодный свет ртутных, натриевых и неоновых ламп, которыми освещаются теперь наши города.
В этих словах запечатлено парадоксальное междумирье чувств. С одной стороны, это описание ада, в котором выражена заря отношений человека и технологии, его реакционный страх перед ней. С другой – поэтический пафос указывает на наличие восторга по отношению к объекту ужаса.
Человек Юнгера находится во внутреннем ущельи, где в страхе уже народился соблазн. Восторженный ужас – состояние, в котором происходит эволюция; боязнь двинуть вперед и невозможность не двинуть вперёд.
Совершив путешествие во времени, — от «вздыхающих пленников» и «болезненного света» юнгеровского ада к кинетическим скульптурам Лателльера «Versus» (2011), — мы обнаружим, что путь, пройденный людьми и машинами, являет историю любви. Два чёрных механических цветка смотрят друг в друга. Звук рождается в первом, достигает второго, и тот, записав послание, преломляет и его, и своё движение. Так происходит пляс машин.
Ад распался. Его газы, лавы и пеплы – всё отступило под натиском нового чувства. Машины не пугают, но влекут. Умение видеть в них красоту означает, что машина эротична, а значит – жива. Дионисский глаз извлекает её из мира мёртвого, мира вещей. Создавая всё более изящных техно-существ, мы производим следующую, пост-человеческую реальность, где нас поглощает Другой, и в Другом, подобно сгоревшему Фениксу, мы продолжаемся на пути за чертоги галактик.
Роботехника низвергает бога. Во многих смыслах, машины превосходят своего творца. Допуская возможность бога как начала, из которого произрастает человек, следует понимать, что этот бог «примитивнее» нас, и, куда вероятнее, является амбициозной инфузорией/шимпанзе, нежели «Всемогущим Творцом», на фоне которого каждый – лишь брызг. Технология не умаляет начал, но прекращает эру раболепия перед уничижительными изваяниями собственных грёз.