С ноября по январь моё отношение к Евромайдану менялось в унисон с его собственными трансформациями: за полтора месяца девственные топтания под скулёж Вакарчука переросли в настоящую постапокалиптическую свистопляску, которая вызывает у меня чувства восторга и ужаса.
Как художник, я вижу в Евромайдане интенсивный эстетический ландшафт: снежные ковры, покрытые кровавыми узорами, дворцы из мусора и льда, огненные баррикады и средневековые катапульты; а ещё лучники с айфонами, алхимики с коктейлями Молотова, и, кажется, вот-вот объявят, что к революции присоединились летающие обезьяны и пупырчатые кувыркалы.
Как романтик, модернист и человек, у которого в Украине осталась семья, я инвестирую в Евромайдан свои надежды: события такого масштаба всегда распахивают общественное тело и высвобождают кубометры исторической энергии. Это – того рода момент, когда зыбкую идентичность украинца можно плавить на новый лад, развивая культуру, которая опосредствует радугу.
Мне очень бы хотелось, чтобы у украинцев получилось отчекрыжить зэчий полип и врубиться в алмазную матрицу безбожия, гуманизма и мужеложества. Меня потрясают бескровные захваты областных администраций и люди в касках, играющие на рояле. Я искренне желаю Киеву Нью-Йорк, Содом и Вавилон. Но. Будучи человеком вменяемым, я понимаю, что у моей сексуальной фантазии в отношении Украины нет материальных оснований.
Реальное положение дел ничего хорошего не предвещает. В Украине нет ни прогрессивного культурного контекста, ни соответствующей политической силы, которая могла бы претворять модернистские перемены, объединить Восток и Запад страны, создать новую экономическую реальность. Зато имеется угроза консервативного этно-национализма, которую эксплуатирует в своих интересах Кремль, девальвируя работу тех революционеров, которые ведут борьбу на два фронта – противостоят как украинским националистам, так и российским империалистам.
Любая критика украинского национализма автоматически зачисляет тебя в лагерь к липким жабам вроде Аркадия Мамонтова, и угроза остаётся туманом — её считают выдумкой, истерией, следствием какой-то русской лихорадки. При этом уже сегодня либеральные киевляне демонстрируют националистический сентимент, что не может не беспокоить. Это регионы с их нищетой ели годами нищету. Киев же был погружен в сытость и однообразие – в свою маленькую Веймарскую республику. Поэтому либеральные киевляне на полном серьёзе допускают, что после падения режима Януковича персонажи Толкиена превратятся в хипстеров, а Киев – в Лондон.
Штурмовики «Беркута» измываются над активистами, а активисты измываются над «титушками», и весь этот чемпионат по зверству обнажает уровень культуры и её политическую перспективу.
Точка невозврата пройдена. Революция победит. Но что будет означать эта победа? Европа не наступит завтра, и преждевременно раскатывать губу на долгожданный гей-парад не стоит. Пламя нации уже не потушить.
Оранжевая революция была бескровной, и, тем не менее, Украина до сих пор не может избавиться от её националистического похмелья. На Евромайдане националисты уже не просто заявили о себе — они попробовали крови и проявили себя единственной организованной и эффективной силой.
Какие бы успокоительные мантры ни мурчали себе под нос киевские буржуа, захваты областных администраций осуществили не диалектики и хипстеры, а праворадикалы. Относительно мирными эти захваты были только в лояльных этим радикалам регионах.
Борьба за разнообразное будущее должна продолжиться и после свержения действующего режима. Националистам нельзя позволить прийти к власти и превратить европейское утро Украины в Хрустальную ночь.