Чтобы мёртвые не захлёбывались болотом, их укладывают в склепы. Это превращает кладбища Нового Орлеана в кварталы, населённые покойниками. Здесь я гоняю ящериц, кручу педали и наблюдаю танец жизни и смерти.
С одной стороны, на склепы наползают бездонные тени. Ими залиты все проходы. Даже среди жары в них гуляет могильный сквозняк.
С другой – из трещин в каменных надгробиях прорываются стаи цветов: бывшие тётки, мужья, сослуживцы, дочурки – обернувшись ромашками и папоротниками, они возвращаются с того света; искрятся на солнце, подобно монетам.
Любая победа над гробом не вечна. Отогревшись на лепестках, бабочки ныряют в тени и исчезают в распахнутых пастях могил.
В одну из таких умудрился забраться и я – как в пенал: лежал и чувствовал себя карандашом. Живому мне тесно в закрытом гробу. Уж лучше быть похороненным в льдине. Плыть среди полярных сияний, качаться на волнах с китами, таять. Ну а тут жарковато, и вместо звёздного неба – кирпич.
Смотритель кладбища, – перепончатый старик по прозвищу «мсье Ганжа», – объяснил, почему закон Луизианы обязывает хоронить усопших в склепах:
«Местность у нас болотистая. Земля жидкая. Поэтому мы и хороним людей над уровнем моря. В противном случае, покойники напиваются болотом, пьянеют и поют. Их тут у нас целый подземным хор, и так всю ночь».
Полежав в могиле, я понял, что и мёртвые живут в оковах. Их наказание – вечная скука. Впрочем, высотки за кладбищенской оградой мало чем отличаются от этих склепов. Их потолки – тоже кирпич без всяких звёзд.