Вот уже которые сутки френдлента постит видео с девушкой, которая прогулялась со скрытой камерой по улицам Нью-Йорка, и зафиксировала в отношении себя “108 сексуальных домогательств”. Можно ли считать сексуальным домогательством пожелание доброго вечера – вопрос спорный. Ответ как всегда зависит от вашей идеологии. Реальность же такова, что вся наша жизнь – это одно сплошное сексуальное домогательство на фоне смерти. И только этика принуждает нас осуждать в одном случае то, что мы бы не заметили в другом. “Я воспринимаю комплименты незнакомцев как естественное следствие моей красоты”, – говорит моя знакомая модель. Ей известно, что секс – это власть. Она не для того голодает в спортзалах, чтобы оставаться без внимания. Другая моя знакомая полагает, что нежелательное внимание со стороны незнакомца – это изнасилование. “С какой стати он подходит ко мне знакомиться? Я его не приглашала. Я этого не хочу”. Однако же как перестать быть незнакомцем? Как узнать о твоих желаниях, не обратившись к тебе непосредственно?
Проблема здесь не в том, что незнакомцы подкатывают, но в том, как именно артикулируются сексуальные отношения в нашей патриархальной культуре. В каком-то смысле, это вопрос не действия, но его эстетики и, опять таки, этической интерпретации. Чего никак не поймут феминистки, так это того, что мужчины являются точно такими же жертвами патриархата, что и женщины, и вот это отчаянно-собачье "эй, крошка" – следствие всё той же сексуальной репрессии, вокруг которой организована власть Отца.
Что примечательно, те, кто не поддерживают морализм упомянутого видео изо всех сил пытаются доказать, что большинство зафиксированных в нём знаков внимания не являются сексуальными домогательствами. Создаётся впечатление, что вербальные проявления сексуальности – это что-то постыдное и ужасное.
Как в осуждении домогательств, так и в их отрицании содержится откровенное ханжество. Ведь мы только тем и занимаемся, что клеимся друг к другу. Это и называется общество. В основе жизни лежит сексуальное чувство. Ты не обязан ложиться в постель с каждым, кто взмахнул тебе из штанин, но, будучи частью социального организма, ты неизбежно сталкиваешься с другими людьми, их особенностями и желаниями. Избежать нежелательных контактов можно лишь живя в пещере, хотя и там – сталактиты, летучие мыши. В индивидуалистичном обществе все люди – разные, и потому кому-то да неудобные. Проявлять себя – значит, рисковать, и оказываться для отдельных людей неприятным.
Когда ко мне подвисают незнакомцы с очевидно сексуальными намерениями, я либо поддерживаю их, либо отвечаю отказом. Для меня нет проблемы в слове “нет”. Если мой собеседник не понимает, настаивает, распускает руки – это другой вопрос, вопрос принуждения и, значит, иных правил и реакций. Но учинять моральный скандал от "как дела, красотка?" – чёрт побери, мы же взрослые люди.
Данное видео – это всё тот же банальный slut-shaming: осуждение "чрезмерно сексуализированного" поведения. Просто его объектом, в данном случае, являются не женщины, но мужчины. Эквивалентом бляди здесь становится самец.
Стоящая за всем этим либеральная идеология утверждает очередную этическую утопию, вроде христианского рая, – неправдоподобно ванильный мир, где вообще нет никаких шероховатостей – сплошная зона комфорта. И хотя стремление к комфорту само по себе естественно, идеология, пытающаяся исключить из жизни всё, что ей не нравится – по меньшей мере, неадекватна, и в целом – фашизоидна. Она всегда про то, что каких-то людей, каких-то мыслей, каких-то явлений должно просто не быть. Как и у всего того, чему она оппонирует, у неё есть свои понятия добра и зла. Разница в этической ориентации не меняет самой механики идеологии.
Для либерализма факт существования террористов, насильников и педофилов означает, что общество нужно организовать так, будто каждый из нас – без двух минут террорист, насильник и педофил. В итоге, дизайн общества определяется страхом перед редкими исключениями и демонизированными меньшинствами. В таком обществе себя можно чувствовать либо монстром, либо его травмированной жертвой. Каждому из нас делают колоноскопию в аэропортах, ограждают от чужих детей и интерпретируют всякую нашу улыбку как расползающийся на лице хуй. Каждый из нас обязан проникнуться сочувствием к отдельно взятой чувихе, которая не в состоянии открыть рот и сказать "нет". Не удивительно, что общество, порождаемое такой идеологией, является долиной одиноких: знакомства заводятся только в рамках общего круга, где не случаются другие люди – только похожие.
Всё это превращает нашу жизнь в стерильный фарс. Мы редуцированы до скромных шорохов, милых и обезжиренных репрезентаций. Быть хорошим здесь значит быть плоским. Это мир изоляции и притворства; мир, отрицающий человека; своего рода тотальный Facebook – добронамеренный могильник, где можно только лайкаться. Всё остальное нарушает стандарты сообщества.
Убожество традиционных обществ не означает, что общества либеральные – менее репрессивны. Там, где есть идеология, есть и этика. Следовательно – розги. Да, кастрация в каком-то смысле эффективна в борьбе с изнасилованиями, как и геноцид – в ситуации перенаселения, и, всё же, мы могли бы быть более требовательными к нашим методам. Свобода – не в победе либеральной морали над моралью консервативной, но в отказе от морали как таковой.
Домогаюсь ли я к незнакомцам, которые привлекают моё внимание? Несомненно. Я домогаюсь человека. Я хочу иметь с ним дело. В целом. Эрос есть стремление к жизни. Следовательно, мои домогательства – сексуальны даже тогда, когда не для того, чтобы валяться и лизать, кончать и плакать на цветах. Я подхожу, чтобы отметить красоту: волнистый нос, блестящий шарф; я в целом устремлён не сдерживать себя, дышать. Бывает, конечно, и просто постель. Однако торжествуя красоту, я торжествую жизнь и только в этом смысле секс. Мне нравятся ваши ресницы, но это не значит, что мне интересны ваши гениталии. Бывает, впрочем, интересны, ну и что? Меняться или прощаться – дело взаимной воли. Я не стану преследовать вас, мне не свойственны настояния, и я готов принести вам свои извинения, если мои притязания доставили вам неудобства. Однако же всякий моралист для меня – отвратителен. И тут уже не важно либерал или опричник.