Застигнутый арктическим штормом, я наблюдаю из окна за озябшими пальмами. Мыслится, впрочем, о вымысле. Ведь что-то щёлкнуло во времени, что вымысел, вдруг, сделался излишеством. Само мышление его творящее сегодня неуместно.
Раньше, казалось, всё толкало тебя измышлять: двуглавых, космос, личность, и драконов. Сегодня это – баловство, каприз. И вроде как кризис, Эбола, без двух минут Гитлер в России – казалось бы, пора прыгать в лодки и плыть в эскапизме фантазий. Ан нет! Происходит обратное – реальность представляется чем-то всё более интересным. Быть может, менее приятным, чем вчера, но захватывающим.
Вроде бы ничего нового, у каждой эпохи свой сифилис, свой повод для бегства в грёзы. Но воображать, что за углом тебя дожидается кентавр, сегодня не хочется. Вокруг всё дребезжит; преисполнено жизнью – простой и душистой, как мясо.
Всё, что тебе досталось – это ты. Твоя действительность, и её интимное шебуршение – единственное, о чём имеет смысл говорить. Даже будучи начинённой иллюзиями твоя маленькая жизнь является куда более честной историей, чем обольстительные страсти выдуманных героев.
Выдумывать больше не хочется. В мире нет ничего более захватывающего, чем камерный стон повседневности с её тривиальностью чуда. Даже обыватель, и тот оказался невероятным. Смотришь на него, и видишь мышь, а присмотришься – запирается в ванной, издаёт звуки гагары. Другой – ладошку в пах себе засунул, затем стоит, обнюхивает её, улыбается тебе из зазеркалья…
Крупнейший вымысел из всех – это идея того, что нормальные люди вообще существуют. В кого ни копни, человек странноват.
С другой стороны – все твои вздохи, вся сложность твоей мнимо неповторимой души являются общим местом. Твои сомнения, страхи, надежды – всё это было, есть и будет. Налито, выпито, и снова тут.
Почему же тогда жизнь интереснее искусства, а документалистика – постановки? В чём разница между мной и единорогом? Есть ли она вообще? И не потому ли повседневность отзывается в нас, что мы узнаем в её банальности себя?
Откапывая обычную, но плотскую экзистенцию из-под нагромождения идеологий и фантазий, мы сталкиваемся с чем-то знакомым; чем-то, что, наконец-то, про нас и сырую телесность мира, в котором нет добра и зла. Как нет хороших нас, и нет плохих. Есть ветер, тьма и что-то в ней искрится: это – мы.
Я выхожу в сад, а над моей головой визжит дерево. Ветер рвёт его истово, в клочья, как сволочь бестолочь. Из опавших листьев поднимаю приглянувшийся – красный, среди пожелтевших. Сам факт того, что листья опадают – тривиален в той же степени, что и наши драмы. Однако, бывает, случается красный. И, значит, не важно, насколько тривиальна жизнь. Главное в ней – краснеть и опадать.