Всякий теракт, казалось бы, должен отталкивать людей от религии. В конце концов, именно благодаря тому, что религиозное мышление ставит бога над человеком, фанатик способен оправдывать убийство некоей высшей, священной причиной. Не важно Ислам, или Христианство – любая религия сводит человека до “раба божьего”. Его жизнь всегда весит меньше, чем порядок божественного царства, и потому ею можно пренебречь. Тем более, когда речь о неверных. Не удивительно, что история религии написана кровью. Удивительно, что сегодня, после очередного исторического теракта, находятся люди, кричащие: “Террор не имеет религии”. Ну да, ведь это же известно, что Исламское Государство никак не связано с Исламом. Да и мы, молящиеся сегодня за Париж (#PrayForParis), делаем это исключительно светским образом. И, всё же, как так получается, что набор религиозно мотивированных действий осмысляется вне религиозного дискурса? Почему сострадание мы причисляем к христианским добродетелям, а расправу над иноверцами – к редкой психопатологии? Разве тот факт, что убийство во имя божества происходит регулярно, не доказывает, что такое убийство – это не просто частный случай, не просто осечка религиозного учения, но нечто ему свойственное?
Политкорректное вытеснение религиозного фактора из подобных трагедий указывает на отказ осмыслять их идеологические причины. Страх обвинить Ислам и прослыть расистом здесь не основной, скорее декоративный. Чего мы на самом деле боимся, так это признать, что в нас, белых европейских христианах, сидит аналогичная химера. Проблема ведь не в Исламе. Проблема в религии как таковой. Когда воображаемое начинает казаться реальным и, в одночасье, святым, неприкосновенным – жди беды. Можно сколько угодно повторять, что “бог – это любовь”, но всю свою историю сие любвеобильное существо насаждало себя огнём и мечом. Божество ревностно в своём культе. Апеллируя к Истине, оно допускает лишь одно её понимание – своё. Все прочие представляют угрозу. Для верующего человека его система убеждений – это не просто вопрос выбора. Это вопрос праведного и неправедного. Если креститься можно не только справа налево, то и молиться можно разным богам. Для любой монотеистической религии подобное отношение немыслимо. Отсюда – Крестовый поход и взорванная Пальмира.
Теракт не должен превращать нас в ксенофобов. Бороться нужно не с беженцами, спасающимся от войны, но с самим религиозным мышлением и его причинами в нас. Это не только невежество и страх смерти. Вера в бога является отражением нашего неверия в самих себя. Иначе зачем измышлять себе карающего родителя, на фоне которого каждый из нас лишь грешная вошь? "Ибо без бога нет порядка – только хаос и зло". Неужели без этих воздушных замков мы не способны любить и уважать друг друга? Неужели только страх наказания способен держать нас в узде? У наших возвышенных устремлений могут быть тысячи сосудов – вполне себе земных и непосредственных проектов – и, тем не менее, мы выбираем божество. Когда же оно отгрызает нам головы, мы говорим: "нет-нет, наш бог здесь не причём". И в этом тоже скрыта наша ненависть к себе.