Если вы не завсегдатай избы-читальни, то книжка вряд ли может показаться вам моднейшей вещью. Читать похвально, интересно и полезно, но не круто. Я, в связи с этим, вспоминаю круглые столы, которые, на заре нулевых, устраивали украинские издатели в поисках формулы популяризации книги. Идеи тогда звучали разные – от предложения использовать сиськи в рекламе новых изданий до полного запрета на продукцию конкурентов. Ничто из этого не помогало вдохнуть жизнь в вянущий кадавр старушки-книги. Для её воскрешения не хватало главного стимулятора всех рыночных реинкарнаций и ажиотажей – хипстера.
1
Ввиду частых переездов, я перестал таскать с собой бумажные книги. Увеличивая вес чемоданов (как и размер аэропортовых сборов), они не так удобны, как их электронные эквиваленты. Да и деревья в пору пощадить – тем паче что любая библиотека помещается сегодня в телефонную трубку. Стоит, однако, признаться, что мне не чужд книжный фетишизм: все эти обнюхивания страниц, лобзания обложек и болтовня о том, что цифра никогда не заменит бумагу. Заменит, конечно. И, всё же, луддитов можно понять: вокруг нас так много всего виртуально-символического, что иногда хочется подержаться за нечто материальное.
Капитализму виден этот сентимент. Видна ему и хроническая ностальгия хипстеров – чувство, выраженное в моде на винтаж: бабушкины свитера, фотографии на плёнку и луки из 90-х. Старьё стало новыми рынками, а прошлое – свэгом.
Отменив линейную логику развития культуры, постмодерный капитализм произвёл поколение культурного ресайклинга – молодежь, апроприирующую прошлое, и помещающую его символы в современный контекст. В экономическом смысле это совершенно гениально, поскольку наделяет культуру бессмертием: её объекты и символы никогда не устаревают, и могут пере-продаваться бесконечно. Какой бы отжившей не казалась бумажная книга, на неё поддерживается спрос.
Так я оказываюсь в нью-йоркском магазине Printed Matter, где продаётся самиздат разной степени художественности – артзины про червей и Талибан, книги о гомосексуальных черепашках-ниндзя, ежеквартальник “Жопа” и 500-страничный фолиант с чёрно-белыми фотографиями светофоров. Всё это штучно и дорого.
Поскольку покупать “Дневник спермы моей матери” за $50 мне не хочется, я прихожу сюда, как в парк – просто бродить среди объектов, и листать. Да, здесь достаточно бездарности, но и романтики сполна. Каждая книга сделана от души. Каждая – не просто книга, а капсула с энергией. Будь то альбом с разнообразием оттенков ануса или руководство по самым весёлым способам совершить самоубийство, тутошние арт-буки подобны Кашпировскому – они тебя заряжают. Поэтому я искренне радуюсь, узнав, что Printed Matter проводит ежегодные ярмарки самиздата – одну в Нью-Йорке, другую в Лос Анджелесе.
2
Так сразу и не понять, что это – книжный рынок или неделя моды: словно к поясу Богородицы, в пасть Geffen Contemporary @ MOCA выстроилась очередь Tumblr-людей: толстые оправы, подстреленные кепки, футболки с принтами “Успокойся, я – вагина”. Со всех сторон съезжаются караваны фуд-траков с артизанскими тако, на сцене – голожопый трансгендер Christeen. Комкая член перед толпой, она визжит: “Ты – тупица! Я твоя знаменитость!”. Розовые бороды ликуют.
Затерявшись в берёзовой роще модельных ног, я вспоминаю, что пришёл сюда, как лох, ради книжек. Событие, меж тем, явно про что-то другое – люди ходят из стороны в сторону, подобно зверям в зоопарке, и демонстрируют свои нарядные шкуры. Некоторые меняют их по несколько раз в день. В фаворе стиля – “русский хулиган” или, как говорит моя подруга Наоми, gopnichek. Бритоголовые и оттого похожие на кегли девушки покрыты кириллицей: “Рассвет не за горами”. На входе в залы – горы “молодёжных газет”. Все они в унисон сообщают, где поесть рамэн-бургер и выпить крафтовое пиво. Открываю первую попавшуюся брошюру:
Просрал талант нечего делать нечем рулить.
Просирать $45 на просраный талант желания у меня не возникает, и я решаю двигаться дальше по рядам. “Мемуары трансвестита”, первое издание Мориямы за $1200, подборка снимков голого ребёнка с синдромом Дауна… Но вот, наконец-то, алмаз: нежные фото из гуляний по Тайвани. Смотрю себе на них, и никого не трогаю, как, вдруг, из-за моей спины выскакивает голова: “Я, между прочим, – автор этих фото”. Перелистываю страницу и вижу изображение мотоцикла, засыпанного мусорными мешками. Автор решает размышлять за меня: “Что в этих мешках? Почему мешков так много?”. Перелистываю. “Нет!!! Назад! Это ведь было очень важное фото, посмотри на него подольше!”. Бросаю книгу в дотошную гадину и бегу от охранника мимо рядов со значками “Fuck our lives” и девочек 95-года рождения, которые говорят, что лучше 70-х ничего быть не может.
На улице, меж тем, трансгендера сменили феминистки. Выступая перед рядами жующих бургеры фэшиониста, они трясут мохнатыми подмышками и голой грудью. “Свергай систему! Отсоси мою сиську!”. Тут же продаются знаменитые раскраски от Чёрных пантер – сатирические карикатуры про негров и рабовладельцев в виде свиней. Белые хипстеры переиздали это в новой, “более прикольной” обложке, и продают теперь по $80. Бунт, как и устрицы, не может быть дешёвым.
3
Большинство представленных на LA Art Book Fair изданий не предназначены для чтения. Это не столько книги, сколько вазы – красивые предметы, которыми достаточно и просто любоваться. То, что всё это делается смешными зверьками, не отменяет того обстоятельства, что они, в отличие от традиционных издателей, не боятся экспериментировать с медиумом книги: так возникают книги-скатерти, книги-скульптуры, книги-шляпы… Каким бы позёром ни был их автор, новые формы рождают новые смыслы. Эпоха гипервизуальности пересматривает средства.
Другое дело, что веселье этой свистопляски скрывает за собой поколенческое отчаяние, в котором пребывают миллениалы. Потому что выжить в американском мегаполисе, пытаясь продать распечатанный на ксероксе зин “Чем гадит летом моя кошка” совершенно невозможно. Чем глубже я погружаюсь в недра ярмарки, тем очевиднее становится та классовая реальность, в которой живут сегодня все эти модные люди – по десять человек на диван в крутом районе. Духов Сomme des Garcons оказывается недостаточно – сквозь креативные ароматы то и дело прорывается запах пота. Так пахнут люди из общаг, когда один душ на этаж.
Нет, что-то здесь не так. В чём смысл такой экономики, если миллениалы, при всём объеме своего культурного производства и потребления, так и остаются нищими?
1) Капитализм – не в хипстере, а в той инфраструктуре, которая обслуживает его само-актуализацию. В фуд-траках с арт-тако, в газете, объясняющей, где выпить 5-долларовый латэ, в киоске с тыквенным пивом, во всех тех барах и ресторанах, куда отправятся эти пёстрые люди после того, как ничего не купят друг у друга на самой Art Book Fair. Пусть у них и нет денег на полноценный ужин, но по пельмешку с сидром на двоих таки съедят – быть тощими нынче модно.
2) Хипстер нуждается в деньгах, но не видит в них счастья. Счастье хипстера – в свэге. И хотя обретение свэга стоит денег, хипстер предпочтет быть баристой в локальной арт-кофейне, чем искать высокооплачиваемую, но не крутую работу. Романтика творческой нищеты на пару с родительской поддержкой компенсирует отсутствие возможности поставить пломбу в гнилой зуб. Генри Миллер, знаете ли, тоже с жиру не бесился (не сомневайтесь, журнал Dazed расскажет вам, где купить такие же, как были у него, штаны).
3) Всё в жизни хипстера, как на Фейсбуке – он постит и тусуется бесплатно, ему нужны эти фолловеры, и лайки, и чтобы каждый видел какой моднейшей жизнью он живёт. Потребность во внимании, сэлфи головного мозга – всё это монетизируется. Просто не хипстером, а другими, совсем не модными людьми.
4) Экономика существования хипстера – та же, что и экономика существования прихожанина в церкви, который, в обмен на небесного бога, совершает вполне себе земные пожертвования. Просто в случае с хипстерами роль бога выполняют иные символические финтифлюшки: вместо Иисуса – лук 70-х. То и другое – метафизика.
5) Хипстер – это не новая буржуазия. Напротив – пролетариат. Просто в других эстетических координатах. Заглянув сегодня в Whole Foods, – самый “здоровый”, “органический” и “модный” продуктовый магазин Америки, – вы не встретите на кассах привычных выходцев из Мексики и Бангладеш. Нет-нет, всё это будут молодые и альтернативные люди: сплошные татухи и пирсинг. Иными словами, контркультура работает сегодня в сервисе и кричит вам “Свободная касса!”.
6) О хипстерах принято говорить, как о джентрификаторах – категории белых людей, въезжающих в бедный район, и адаптирующих его к потребностям среднего класса. Отчасти это так. Вот только сам хипстер не может позволить себе жить в этих новых адаптированных условиях. Как только они возникают, хипстер съезжает в следующий бедный район, и всё повторяется снова. Экономика, таким образом, заинтересованна в том, чтобы хипстер никогда по-настоящему не богател – иначе в обществе не будет того, кто станет готовить почву для "Старбакса" в гетто.
В общем, листать мне эти зины стало как-то тошно. Каждый из них – это трагедия нашего поколения; поколения романтичных инфантов, готовых вкалывать даром, лишь бы их валидировали, дали возможность почувствовать свою принадлежность к чему-то крутому. И не важно, что ты работаешь в подвале за гроши, просишь денег у папы и делишь унитаз с двадцатью руммэйтами. Главное, что всё это происходит в офигенных очках.
Чем скорее хипстер увидит в себе креативного раба, который облизывает розовую цепь, думая, что это шарфик, тем скорее он обретёт политическую волю покинуть то унизительное место, которое отведено ему в капиталистическом обществе.