1
Нынче трудно не поскользнуться на лужах материнской слюны, которая закипает под воздействием нового страха. Уже одного только его названия достаточно, чтобы занять место в пантеоне влажных снов госпожи Бергсет – детские группы смерти. А ведь в цивилизованном обществе так мог бы называться вполне себе безобидный ансамбль рок-музыкантов…
Не успела нагуляться по Москве узбекская няня с отрезанной головой ребёнка, как апокалиптическая литературность российской действительности обернулась новой “расчленёнкой” – на этот раз про то, как, начитавших этих ваших интернетов, юные россияне выбрасываются, словно киты, на берега того света.
“С детьми в социальных сетях работают системно и планомерно, шаг за шагом подталкивая к последней черте. Мы насчитали 130 (!) суицидов детей, случившихся в России с ноября 2015-го по апрель 2016 года, — почти все они были членами одних и тех же групп в интернете…”. “Этот текст ДОЛЖНЫ ПРОЧЕСТЬ ВСЕ РОДИТЕЛИ, чтобы успеть спасти своих детей от рокового шага, чтобы научиться распознавать малейшие симптомы надвигающейся трагедии”.
Такое нагнетание происходит не где-то, а на страницах авторитетной “Новой газеты”. Родителям предлагается жить с мыслью, что “прямо сейчас, когда вы читаете этот текст, кто-то из детей может шагнуть за грань”. Это не только идеальный сюжет для японского аниме, но и идеальный фундамент для параноидальной истерии. Глядя на ребёнка, уже, кажется, невозможно не думать о том, за каким из его ушей спрятана капсула с цианидом, где он хранит свою верёвку, и не пропадало ли в доме мыло.
Родительская паранойя превращает суицид в мем куда эффективнее очарованных им малолеток. Все эти бабочки и киты, не говоря уже про игры с ножом и прочие дерзкие забавы, которым мы все предавались задолго до появления жанра witch-house, становятся, вдруг, зловещими. Одно дело, когда на это ведётся пятиклашка, и другое – когда об этом на полном серьёзе рассуждают половозрелые редактора крупных российских газет.
Общество забывает, что думать о смерти и увлекаться кровищей в подростковом возрасте – это так же естественно, как лирика Курта Кобейна. Запрещая сегодня “злокачественные паблики”, мы не решаем никаких проблем, – подростки найдут всё, что им нужно в другом месте, – но лишь потворствуем припадкам:
“Детям должна быть сделана противосуицидная прививка. Её «состав» должен быть срочно разработан. Речь идет о национальной безопасности России, наших детей убивают!”.
И уже вроде как не важно, что статистика детских самоубийств в России остаётся неизменной последние 15 лет. Может, лучше поговорить о том, почему в Чите таких самоубийств в разы больше, чем в Москве? Нет! Куда веселее придумывать методички по превращению жизни ребёнка в ещё больший ад:
“Будьте внимательны. Проверяйте, спят ли [ваши дети] в 4.20? Что рисуют на руках? Дома ли все ножи? (…) Следите за страницами «ВКонтакте», которые посещают ваши дети, посмотрите вместе с ними ролики и видео, которые смотрят они. Попросите их дать вам послушать те песни, которые звучат сейчас в их наушниках”.
Да уж, в таких обстоятельствах не помастурбируешь в тайне от мамки… Как долго вы сможете оставаться в своём уме, если от рисунка бабочки у вас должна срабатывать сигнализация? “Возможно, это происходит прямо сейчас”, и вот уже папка крадётся по коридору, прикладывает ухо к двери в комнату дочи – всё это в 4:20 утра. Стараниями впечатлительных паникёров, дети, у которых и без того никогда не было никакой прайваси, лишаются последних надежд на неё. “У моей дочери тоже были такого рода группы, “твоя смерть” в друзьях, как только увидела я это все у неё, всё удалила и страницу её тоже удалила, теперь выходит в интернет, когда нужно подготовить что-то к уроку”, – пишет некая Татьяна, не понимая, что удалила весь социальный круг своего ребёнка, оставив её наедине с чокнутой мамашей и куда большим поводом отправиться с “китами” в “тихий дом”.
2
Вообще, истории про “педофила, который умертвил собаку, и вышел за неё замуж” относятся к области вокзальной прессы, и существуют ради того, чтобы пассажир не засыпал в качающемся вагоне. Если же они становятся общенациональными инфоповодами, то уже не столько сообщают обществу новости, сколько ставят ему диагноз.
Идея о посмертном превращении в кита идеально ложится на метафизическую повестку российской действительности с её “властью от бога” и прочим “поясом Богородицы”, который изо дня в день рассказывает россиянам, что рай – он не здесь, а там, потом, после смерти. Уверовав в это, трудно не поспешить променять мир угрюмых спальных высоток на вечное бытие в океане летающих рыб. Возможно, стоит прекратить забивать себе голову религиозными побасенками, и начать культивировать в обществе понимание того, что смерть – это конец, и потому счастье следует искать исключительно в жизни?
Происходящее – это медиа-вирус. При чём мамы, ведущие свои расследования в “суицидальных пабликах”, играют в игру своих детей: разгадывают по ночам страшилки, выполняют задания, проходят уровни. Вот уж за кем необходим надзор. В отличие от своих детей, мамы не понимают, что это всё – игра. Поди ещё “выпилятся” “вслед на Риной”. “Прыжок!”.
Психологические механизмы, раздувающие истеричную ораторию вокруг невинной подростковой инсценировки, понятны: теряя близкого человека, мы пытаемся придать его смерти смысл, объяснить её логически. Поскольку же у смерти смысла нет, наше сознание принимается его конструировать. Так членство погибшей девочки Рины в одном из множества пабликов, вдруг, начинает что-то означать. “Мы видим мелких бесов, обслуживающих какую-то чудовищную систему, и не знаем, кто Воланд”. Меж тем, реальной связи между самоубийством Рины и её участием в тех или иных пабликах, вероятно, не больше, чем между стрельбой в Колумбине и музыкой Мерилина Мэнсона. Эмоции, однако, – вещь заразная, и частный бред становится мемом. Его хайпом воспользовались два лоботряса: Море Китов и Филлип Лис. Решив попиарить своё творчество, они насоздавали модных пабликов про смерть, и принялись впечатлять школоту. “Это было игрой”, – говорит Лис. Да только попробуй объясни это кричащим мамашам…
3
В отличие от “секты китов”, детские самоубийства – существуют. Императив “пора валить” возникает не только у зрелых россиян, но и у их отпрысков. Почему поэтика смерти так живо отзывается в них? Что есть такого в положении ребёнка, что выступает благодатной почвой для полёта с крыш?
Дети – это существа, лишённые голоса; бесправные куклы взрослого царства. Не потому, что они такие, но потому, что такими их назначаем мы. Ну и поскольку у самих этих детей мы никогда ничего не спрашиваем, то и представляем себе их этакими чистыми сгустками света, в которые то и дело силятся нагадить “духовные уроды, маньяки, сектанты, фашисты”.
А ведь ребёнок – это человек. Как и все мы, он живёт в конкретных социальных обстоятельствах, и точно так же переживает их экзистенциальное содержание. Поговорить с ним о его проблемах мы, однако, не в состоянии, поскольку понятия не имеем, кто перед нами. В итоге, общаемся с собственными проекциями. Нам кажется, что наша доча живёт в сказочном домике, пока у нас тут всё серьёзно, и Путин летает на стерхе. А ведь у неё там пожары похлеще, чем война с Украиной…
Мы – авторы этой реальности, тогда как дети – принуждённые к ней участники. У них попросту нет никаких рычагов влияния на свою жизнь. Всё, что им остаётся – это покорно пребывать в нашем порядке, повинуясь его странной логике, и выжидая день, когда всех нас можно будет послать в известном направлении.
Прикрываясь заботой о детях, можно заниматься цензурой, принимать законы против “пропаганды гомосексуализма” и лишать сирот сытого заграничного будущего в “костюмчике Путина”. Не важно, что насаждаемая подобной “заботой” гомофобия, жизнь без семьи или недостаток внимания с её стороны, – это куда большие музы суицида, чем картинка с перерезанными венами. Не важно, что школа – это сплошное насилие. Не важно, что ребёнок, по определению, существует в изоляции, – очень специфическом мире, который, с одной стороны, его во всём ограничивает, а с другой – требует быть этим конкретным существом: юным и беззащитным, и, в тот же миг, талантливым, популярным, успешным. В этом мире и опытному человеку не легко устоять перед давлением вездесущих прессов, сообщающих нам какие мы все толстые и неидеальные.
Смерть обещает облегчение, и если я понимаю, что ничего, кроме моего отсутствия, за ней не последует, то для ребёнка, который ещё не расколдовал окружающий мир, она означает не более чем освобождение от общественного давления. Порыв к этой свободе сопутствуется весьма нежной декадентской лирикой: “Шаг дыши два шага не дыши …Корми своим дыханием мёртвых”. “Там в этом небе такие звёзды, я предлагаю не ждать утра. Нам, долбанутым, дорога в космос, вы оставайтесь, а нам пора…”. Эти дети не столько хотят умереть, сколько не быть в этом конкретном, нашем мире, – мире, где у них нет права голоса. Хотят в другой, на ином берегу. Смерть, в данном случае, не более чем метафора, обычная подростковая готика.
Дети, как и все прочие люди, конечно, думают о смерти, и хотят о ней говорить. Но этой темы для них как бы нет – она под запретом, и вытесняется. А ведь о смерти нужно говорить. Не только с детьми, но и с обществом в целом. Чем больше пабликов о смерти, тем лучше. Как их запрет решает проблему детей с их желанием перестать существовать в мире, который они не могут контролировать, будучи в полном подчинении взрослых?
Панический родитель с этим всем не согласен. Спасением из лирики кита ему видится клетка, посадив ребёнка в которую можно уберечь его от “всего плохого”, самой его жизни. В итоге, давление взрослого мира на детство только возрастает. Вместе с ним возрастает и нервное напряжение, подстрекающее детей к отчаянным поступкам. И правда: “С детьми в социальных сетях работают системно и планомерно, шаг за шагом подталкивая к последней черте”. Так, может, перестанем? Если вы действительно хотите добра вашему ребёнку, прекратите визжать, и послушайте, наконец, что он вам говорит:
“Тебе никогда не понять каково это, жить, будучи таким огромным, таким величественным. Киты никогда не станут думать о том, как они выглядят. Киты мудрее людей. Они прекрасны. Я видела, как летают киты. Это невероятно…Знаешь, от чего киты выбрасываются на берег? От отчаяния”