Принято считать, что художник не обязан быть идеологически последовательным существом. Идеологии для него – это только краски, материал для исследования. Сегодня перекрестился, завтра зиганул – любые противоречия можно оправдать диалектикой художественной стратегии. Такое положение над миром очень удобно. Можно мелить любую чепуху, и не нести за неё никакой ответственности. По иронии судьбы, это условие свободы художника является, в одночасье, причиной того, что его болтовня ничего не значит. Тут это квакнул, там то – в обоих случаях вес его слов равняется нулю. И хотя я понимаю выгоду права на беспринципность, понятно мне и то, что за его оправданием легко спрятать трусость или приспособленчество. Меля что попало в разных аудиториях, можно расположить к себе диаметрально противоположные группы людей. Будучи истероидом, художник желает нравиться им всем, и потому всегда готов на блядство – тем паче что институциональный вокабуляр искусства это блядство тут же облагораживает: сфоткался художник Павленский с украинскими наци – значится, “вскрывает гнойник”, “деконструирует шаблон”, “обнажает фашизоидность” тех, кто журит его за сэлфи со свастикой. Казалось бы, художник, чье искусство заключаются в производстве символических ситуаций, должен быть более избирателен в образах, в которых он участвует. Ну да ладно – может и правда берёт мазок для будущих мошонок...
“Почему я могу говорить об искусстве, политике и жизни с либералами, левыми или центристами, но не могу с правыми? С каких пор политическая позиция человека означает запрет на доступ к информации? Я художник, а значит по определению могу стоять только на позициях анархии...” – объясняет Павленский, не понимая, что ничего анархистского в брудершафте с национализмом нет. Как и нет Кропоткина в повиновении запрету давать интервью кому-либо, кроме организаторов твоего приезда. (Раз уж мы заговорили о свободе доступа к информации...)
Отсутствие идеологии – это утопия. Культурное бытие творится исключительно в пространстве идеологически окрашенных кодов. Можно рассказывать себе, что ты – вне всего этого и “над спектаклем”, но в действительности “над спектаклем” только пчёлы и лес. А человек всегда на сцене, и жизнь его – знаки. Чем отличается “идеологически незамутнённый” художник от его тюремных надзирателей, которые работают не столько ради Путина, сколько ради льготного жилья от государства? Да ничем! Как и в случае с художниками, их идеология носит напускной характер.
В отсутствии идеологического ангажемента скрывается страх занимать позицию и отстаивать ту или иную точку зрения. Легче пятиться в неопределённость, чем утверждать что либо конкретное и таким образом вступать в конфликт с теми, кто думает иначе. Можно ли изменить реальность, не превозмогая её консервативное сопротивление? Побег от идеологии – это побег не только от конфронтации, но и от какого-либо политического действия вообще. Как и либеральная философия, это по сути своей форма эскапизма. К чему приводит его добронамеренное веганство мы видим, наблюдая сегодня за восходом правого солнца над Европой.
Диалектика не исключает позиции, равно как и позиция не исключает возможности своего пересмотра. Сегодня, когда, одно за другим, западные общества тонут под натиском правых, мы более не можем позволить себе ничего не значить. Художник ты или врач, единственная информация, которую следует получать у фашистов – это ответ под дулом пистолета на вопрос “где остальные?”.