Когда ты сказала, что тебе восемнадцать, я увидел таракана, ползущего по стене твоей комнаты. Не знаю, что меня больше испугало – его усы или твой возраст. Наверное, мне просто не стоило соглашаться, когда ты спросила: “Покурим?”. Сейчас это уже не важно – перебирая пальцами мои рёбра, ты говоришь, что хотела бы играть на арфе. И вот уже даже в груди у меня зарождается музыка: золотистая, будто мочатся херувимы. Про такие моменты обычно ничего и не скажешь – разве что: вечерело. Пошевелив усами, таракан скрылся в недрах матраса. Тот факт, что ты оставляешь записки на стенах, говорит о твоей некоторой зрелости – попытке упорядочить эту гору вещей на полу твоей комнаты. Так я себя уговариваю, пока ты смотришь на меня газированными глазами. “Подруга не вернётся до вечера”. Я этого будто не слышу. Но чем больше я будто не слышу, тем мягче становятся твои бёдра. “О чём ты там думаешь?”. Я думаю о том, что усы таракана – цвета ржавчины. Вот и мне тридцать три, как сеньору Иисусу. Только я не хочу быть распятым.
Мы лежим на полу, солнце лижет твои карамельные щёки. За окном – детский смех, на экране – кино про мормонов. Я чувствую себя скелетом в объятиях весны: мои кости покрыты твоими цветами. Тебе хочется ползать по мне, как улитка, и это так классно. Но меня, если честно, встревожили взгляды мормонов. Вызирая из экрана, люди с лицами ящеров обмениваются секретными рукопожатиями, водят пальцем по горлу, и напоминают зачарованных пекарей. Всё это пронизано какой-то жабьей эротикой. “Я выросла в Солт Лэйк Сити. Там красивые горы, и ещё многоженство...”.
Ты гадаешь мне на картах, и я чувствую твои губы. Потом начинается чертовщина: из экрана полезли мормоны, по стене поползли тараканы – словно души полезли на небо. “Тебе нравится моё тело?”. Мне не нравится власть над слабым. Ну а в целом ты очень красива. “За кого ты меня принимаешь?". За того, кто здесь капает на пол. Это капает твоя воля. Ты плывёшь, и на всё готова. “Ну и чем же тогда нам заняться?". Мы могли бы долбить и долбиться. Только я здесь, кажется, не за этим.
“Прости,” – говоришь ты. – “я могу перестать тебя трогать. Не хочу чувствовать себя сексуальным хищником, вроде тех мужчин, которые совращают юных девушек, пользуясь их неопытностью”. От этих слов у меня ночь спускается на город. Я не знаю, что меня больше пугает – твои прикосновения или их отсутствие. Ясно лишь, что слово “пиздострадания” возникло в языке не случайно.
Я хотел бы быть лёгким, как лето; качаться лазурным морем. Вместо этого я – волки; вместо моря во мне – север. Я и правда не знаю, что делать. Мне так нравится тебя видеть; смотреть за движением света, и как волосы треплет ветер... Больше мне ничего не надо. Я не против с тобой пососаться. Но, признаться, хочу другого – мне бы просто обняться.