Я о тебе ничего не знаю. Знаю только, что когда мы встречаемся, птицы во мне начинают кричать и срываться с деревьев. Я прямо чувствую как их крылья секут мой желудок и сердце; как все эти стаи там движутся к югу. Так гонят ударами лошадь – спасаются от погони. Впереди – ты, позади – смерть. Я о тебе ничего не знаю. Мы лежим на берегу реки, и солнце медленно спускается к нам в глотки. Я весь трясусь и задыхаюсь. Ты водишь по мне руками, замешиваешь меня, словно тесто, и я говорю тебе: “Постой, не так быстро”. Тебя этот мой страх смешит. “Я хочу тебя трогать – не мельком, а долго и нудно, врубаешь?”.
Я о тебе ничего не знаю. Но между нами происходит что-то красивое. Красивое и большое. Большое и безжалостное. Как природа в твоих глазах: волна убивается о скалу, тигры облизывают окровавленные морды… Ты сжимаешь моё бедро, как горло преступника; сечёшь меня веткой ели. “Это как-то неожиданно” – говорю тебе я. Чуть-чуть странно, но весело – ты продолжай. Ведь у тебя глаза моей матери: бездонные и печальные; такие ещё встречаются у оленей.
Я о тебе ничего не знаю. Мне просто нравится лежать с тобой в лете, смотреть как ветер терзает твой волос, и как всё становится красным от солнца. Мы ещё не были трезвыми вместе. Ты выпускаешь в меня реки дыма, и я стекаю по склону в реку – делаюсь с ней одним целым. Это по мне плывут тапки бездомных, это во мне ищут кормы еноты. И ты, ты во мне: проросла, как цветок, возникающий там, куда только что кончил повешенный. “Скажи это с рашн-мафия экцент”.
Я о тебе ничего не знаю. Но ты всё мягче, и вот уже просачиваешься сквозь пальцы. “Ты разобьешь моё сердце?”. Не знаю. Звучит, как вероятность. Нужно позвонить в Хьюстон, описать ситуацию: “сердце трещит, словно попкорн в микроволновке – не потому ли, что я покидаю орбиту?”.