Её руки пахнут орехом и почвой. Под ними закипает моё море – как тесто, как пена восходит под тучи ладоней. Она это видит, и знает, но толку? В саду у неё обитают сплошные девчонки. Зачем же тогда эти руки? К чему ей сжимать моё тело? ... Пусть лучше сжимает, чем знать все ответы.
Её пальцы теряются в моей шерсти, и, не в силах сдержаться, она кривится от отвращения: "Я никогда не видела таких волосатых рук". И, всё же, её пальцы остаются там – в чаще моих отвратительных елей. Под их ресницами мы продолжаем дружбу касаний и разговоров:
“Искусство – открытая рана. Через неё в меня заходит воздух. А без него я соткан из удушья. Кислород играет решающую роль в освобождении пламени. Картина, мелодия, текст – всё это корабли, призванные уносить моё раскалённое сердце прочь, — к людям, которые, подобно львам, соберутся вокруг него для вечерней трапезы. Это делает мою любовь функциональной. Но что же остаётся в гавани уплывших кораблей? Вдова, ждущая их возвращения. Бесконечное смотрение на море превращает её глаза в кристаллы соли.”
Её голова ложится мне на плечо – я слышу хруст афро и запах ореховой рощи. Из неё набегают туманы, и я забываю про сад из девчонок. Мне начинает казаться, что что-то возможно. Но что же возможно? Капать и поскальзываться. Цвести и киснуть. Дышать, как астматик. Моргать глазами оленёнка. Сделаться собакой.
Мы обнимаемся только при hi и goodbye. Однажды, прощаясь, я прикоснулся к её волосам. "Никогда так не делай без спросу". "Прости". "Прощён". "Чтобы любить, не обязательно быть любовниками", – говорит она, проникая руками мне под кожу.
Внезапно всё прекращается. Её глаза уносятся куда-то прочь. "Ты видел?!". Не видел. "Девчонка!". Какая девчонка? "Пиздатая!". Вижу. Все хрусты, и рощи, орехи и ели, – всё меркнет на фоне охватившего её кострища. Я рядом с ним, как карлик в непогоду – такой же маленький, такой же мокрый. Мной не разжечь её недра.
Пиздатая девчонка садится в машину и растворяется в токе ночных лейкоцитов. "Я никогда её больше не встречу!". Она сползает по стене. Слеза сползает по лицу. Я говорю ей то, в чём убедился сам: "Любовь и в одиночестве возможна".