1
В основе любого освободительного движения лежит противостояние тех, кто лишён свободы, и тех, кто этой свободы лишает. Жертва угнетения не только заслуживает сострадания, но и обладает моральным правом ненавидеть своего угнетателя. Это делает жертву весьма сложным объектом для критики.
Жертву нужно поддерживать. Но, как и всякий человек, она может выходить из себя, допускать ошибки и вести себя скверно. Как возразить изнасилованной женщине или избитому иммигранту, если их ответ на насилие является его не менее чудовищным отражением? Не пережив аналогичного опыта, и не имея призмы боли, сквозь которую конкретная жертва смотрит на мир, можешь ли ты говорить о том, что её реакция неадекватна? Да, все мы знаем, что нужно быть добрыми. Но готов ли ты сам дать гарантию, что явишься примером великодушия, если получишь возможность поквитаться со своими обидчиками?
Я думаю об этом, наблюдая за развитием истории с запретом русскоязычного культурного продукта во Львовской области (Украина). Тех, в чьих жилах течёт горькая историческая память об угнетении украинского народа, можно понять. Как в желании реализовать свои этнические амбиции на своей земле, так и в неприязни к России. И, всё же, каким образом языковая дискриминация твоих сограждан приближает общество к справедливости? Видишь ли ты разницу между языком и людьми, которые на нём разговаривают? Ведь миллионы тех, кто говорит на русском языке, не только не имеют никакого отношения к силам, ответственным за репрессии украинского народа, но и сами являются его частью. Зачем распространять ненависть к угнетателю на целый этнос?
2
Не стоит забывать, что всякая жертва руководствуется не холодным рассудком, а вполне конкретной психологической механикой, ключевую роль в которой играет травма. Вокруг травмы выстраивается идентичность жертвы – фундамент “Я”, без которого личность попросту распадается. Вот почему жертвы часто зациклены на своих травмах. Опыт травмы служит основой их самосознания.
Травма может передаваться из поколения в поколение, и способна объединять людей в политические сущности: движение за права чёрных (Black Lives Matter), квиров (LGBTQ+Pride) или женщин (MeToo)… Бывает, травма производит и целые государства, примером чего является Израиль, и попыткой чего является сегодня Украина. И ладно бы, да только участники объединений, основанных на травме, вынуждены культивировать её боль, чтобы поддерживать своё единство. Это, в свою очередь, питает ненависть, и превращает опрессора в отца нации.
Россия будет сохранять своё влияние на Украину до тех пор, пока Украина не прекратит выстраивать своё национальное сознание вокруг России и связанных с ней отношений. Сами по себе попытки очертить украинское через нерусское оскопляют украинский народ, и приводят его ко внутреннему конфликту, – расстройству нации, в рамках которого хорошая украинская рука пытается отрезать нехорошую украинскую ногу.
Понять, впрочем, легче, чем сделать.Травму могут сопутствовать символические фиксации. Жертва изнасилования может запомнить случайную деталь о своём насильнике, – например, нос с горбинкой, – и впредь шарахаться от таких носов даже тогда, когда они принадлежат другим, ничем не угрожающим ей людям. Вот и ряд этнических украинцев морщится при звуке русского языка. Чего, впрочем, не происходит в случае с польским, немецким и другими языками исторических опрессоров украинского народа. О чём это говорит? О том, что данный вопрос политизируется теми, кто заинтересован в эксплуатации украинской травмы с целью разобщения двух крупнейших этносов Украины. И здесь нужно спросить себя – кому не выгодна сильная и объединённая Украина? Почему мы боимся сказать прямым текстом, что украинский национализм является “полезным идиотом” страны-агрессора, и выгоден не украинскому народу, а Кремлю?
3
Чтобы сломить диктат травмы в украинском обществе необходимо осознать эту травму как проблему, начать с ней работать, открыть её для полемики, но главное – пересмотреть источник общности, наполнив его чем-то иным, чем слезами и кровью – например, не менее украинской мечтой о европейском содружестве. Да, в условиях продолжающейся российской агрессии, это колоссальный вызов. Но если ответом на него будет ненависть, украинец так и останется беглым рабом, озирающимся на своего бывшего хозяина.
Сколько бы крымов не оттяпал путинский кашалот, демократию нельзя отложить на потом. Демократия – это процесс непрерывной реализации демократических принципов. Сегодня этот процесс саботирует не только внешний, но и внутренний опрессор в лице патриотов ненависти, которые пытаются свести Украину к одному взгляду на язык, историю и, в конечном итоге, себя.
Невозможность говорить об этом, бесконечный поток взаимных обвинений, хамства, переходов на личность, восприятие критики жертвы как чего-то, что эту жертву оскорбляет и ставит под сомнение праведный гнев её боли, кажется мне крайне опасным положением дел. Не только потому, что таковое способствует процветанию политической реакции, будь то национализм или побег от него в ностальгию по совку, но и потому, что оно не позволяет украинскому обществу держать курс на исход из тоталитарного прошлого.
Украинский язык нужно развивать и поддерживать. Но не ценой же гражданских свобод. Да, запретить русскоязычный продукт куда легче, чем проинвестировать в производство качественного продукта на украинском языке. Однако запрет обедняет культуру и подавляет экономику, отнимая у неё не только средства на развитие того же украинского языка, но и сам стимул развития – конкуренцию. Сбалансировать её при неравных вводных помогут государственные программы поддержки украинского языка, а не запреты и дискриминация.
Позиция силы – это позиция уверенного великодушия, отказ от реваншизма, желание выйти из прошлого, а не остаться в нём и его болях. Вызов, стоящий перед украинским обществом заключается в том, чтобы создать политическую нацию на основании палитры этнических красок; обрести государственность, в основе которой лежат принципы свободы и прав человека. Вот какой результат мог бы стать опытом, формирующим вокруг себя новый украинский народ.
Меряясь болями, и формулируя на основании этих болей большее право ответно душить, мы творим очередное общество насильников и жертв, запечатанных в круговороте угнетения, которое делает жертву бесконечной.