Будущее, вызирающее на нас из грёз об искусственном интеллекте и повальной автоматизации, представляется миром победившей рациональности, где больше нет места ни богам, ни связанным с ними глупостям. Чтобы такой мир наступил, человечеству нужны инженеры и учёные – то есть, мышление, в основе которого лежат не страсти, а числа. Научно-технический прогресс ставит вопрос ребром: либо ты за пробирки и формулы, либо мычишь из-под иконы на гей-парад. Исход поножовщины между попами и ботанами, впрочем, известен – наука победит. И именно поэтому наше высоко-технологическое будущее станет самой духовной эпохой в истории человечества.
1
Я не хочу участвовать в междоусобицах сварливых гильдий – очевидно, что и научное, и мистическое мышление утилитарны. Вопрос, на который необходимо искать ответ, вне зависимости от личных преференций, остаётся прежним: что такое человек? Правильного ответа здесь нет. Ведь речь о философской идее. Тем не менее, у этой идеи есть мозг и кишечник. Их можно замерить и взвесить, узнав правду мяса под звоном стишков. Почему же ни эта правда, ни наука как самое эффективное средство освоения мира, не являются исчерпывающими?
Будучи ограниченной физической реальностью, наука обречена топтаться в её формальной механике. Целое человека включает в себя не только сигналы между синапсами мозга, но и мир символов, который мы над этим разводим. Любовь, свобода, добродетель – всё это лирика. Как и сам "человек" – нагромождение выдумок, складывающихся, посредством социальных коммуникаций, в культуру.
Как бы глубоко мы не засовывали лупу в свой задний проход, дотянуться до царства снов средствами меры и числа не представляется возможным. Нельзя изучить то, чего не существует. Зануды, которые пытаются описать любовное чувство в терминах биохимии, вообще не понимают, что происходит, и зачем нам понадобилось выдумывать туманы. Ясно зачем – чтобы теряться в них бесследно. Поэтому когда очередной учёный разоблачает "романтические сопли", он проясняет не феномен любви, а свою ограниченность.
Многие рационалисты полагают, что избавив человека от иррациональности, мы, наконец-то, окажемся в мире порядка и трезвомыслия. Математика в этой байке выступает наукой об истине, и выражает вселенские законы, приняв которые мы сможем избавиться от замешательства и организовать наши жизни наилучшим образом. Слабым местом этой утопии, – как, впрочем, и всех прочих утопий, – является человек. Это он вносит смуту в чертежи прекрасного будущего.
Идеал "рационального человека" ничем не отличается от идеала "доброго человека" – меняется только эпитет, с помощью которого мы выражаем моральные максимы своих идеологий. Что остаётся неизменным, так это требование оскопления: чтобы наступила благодать, человеку необходимо отрезать от себя всё "нехорошее". Например, "грех". Или "иррациональность". Поскольку же не все из нас хотят что-либо от себя отрезать, всякая утопия оборачивается кровопусканием.
2
Я не отрицаю преимущества рационального мышления, и лишь утверждаю, что наука не является универсальным средством взаимодействия с миром. Проблема вообще не с наукой, а с теми, кто превращает её в очередную религию.
При болях в спине, я предпочту учёного знахарю. Если же мне нужно потосковать, я пойду к поэту, а ещё лучше – к озеру, но уж точно не к физику или математику. Не потому, что математик не может быть поэтом, а физик озером. Просто разные типы мышления развивают разные навыки. Возможно, этот боксёр является превосходным глазным хирургом, а у бухгалтера чудесные стихи, но жизнь слишком коротка, и ягоды лучше искать в лесу, а не в пустыне.
Да, рациональность помогает нам повышать уровень жизни, избавляться от пережитков мракобесия, и создавать более развитые общественные системы. Но абсолютизация рациональности (проект человека, действующего исключительно рационально) является анти-гуманной идеей, которая подменяет человека химерой – существом бесстрастным и половинчатым.
В мире разумных машин и верховенства математики, у рационального человека нет вычислительных преимуществ. Те, кто ждёт-не-дождётся своей загрузки в машину, должны спросить себя – зачем машине загруженный в неё человек? Мы же сплошной генератор погрешностей.
Единственным преимуществом человека является творчество, которое, однако, неразрывно связано с нашей способностью умирать и что-то чувствовать в процессе этого умирания. Смерть делает нас интересными. Вне творчества, компьютеры лучше нас решительно во всём. Редуцировать человека до рациональности – это всё равно, что обрекать нас на вымирание.
3
Прежде, чем технологии позволят нам кануть на флэшку, произойдут другие, менее фантастические, но не менее революционные события – в частности, автоматизация труда. Одной из связанных с ней перемен будет освобождение времени, которое сегодня мы вынуждены расходовать на технические задачи. Водители автобусов, сталевары, дворники... – весь этот расточительный слив человеческого потенциала исчезнет. Нас ждёт колоссальный экзистенциальный кризис – освободившееся время потребует себя чем-то заполнить. За кризисом последует прорыв воображения. Мы будем утекать в ту деятельность, которая раньше принадлежала досугу. Автоматизация, таким образом, не только не сделает нас более рациональными, но, напротив, – окончательно превратит в фонтаны грёз. Вместо мытья посуды мы будем мечтать и выдумывать.
Сейчас, на "инженерном" этапе творения нового мира, складывается впечатление, что он будет таким, как ботаны, из чьих маток он вызирает. В действительности, научное мышление создаёт технологии, которые позволяют человеку перестать вычислять. Делегируя числа машинам, мы углубляемся в игру с метафизикой: словами, фантазиями, культурой. Машина сеет, машина жнёт, а человек занят “свободой”, “гендером”, “любовью”. Не удивительно, что нынешнее обострение радикальных идеализмов правого и левого толка происходит на фоне бурного развития технологий, которые позволяют нам обмениваться виртуальностями с новым размахом. В глазах робота отражается новая эра духовности.