1
В 2016-м году Организация экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) изучила статистику потребления антидепрессантов в 25 странах, и обнаружила, что количество людей, принимающих таблетки от мрака, стремительно растёт. Всё это было бы понятно, если бы речь шла о странах, где для такой статистики имеются очевидные обстоятельства (военные конфликты, стихийные бедствия, эпидемии…). Тем не менее, рост наблюдается также и в обществах с высокими показателями счастья, мира и демократии.
“Зажрались”, – шипит по этому поводу злопыхатель. – “Гей-парады разрешили, и заскучали от вседозволенности. Вот к чему приводит демократия!”.
Это шипение – блажь и кликушество. Исландия, Австралия, Канада, Дания и Швеция входят не только в пятёрку мировых потребителей антидепрессантов, но и в десятку самых счастливых обществ на планете. Спрос на антидепрессанты говорит не столько о депрессивности этих обществ, сколько о характере их здравоохранения – его тенденциях, политических и культурных нюансах.
Популярность антидепрессантов в Исландии связана с ограниченным доступом населения к психотерапии. Корейцы считают психические расстройства личной слабостью, и не разоблачают своих душевных мук – в итоге, Корея занимает последнее место в списке потребителей антидепрессантов, и остаётся лидером среди развитых стран по количеству самоубийств. Тогда как швед пойдёт к врачу за таблеткой, русский пойдёт в гастроном за “пузырём”, и разобьёт его о голову тому, кто посоветует ему обратиться за профессиональной помощью, мол, “что я, псих какой-то, чтобы идти к мозгоправу?”. Не удивительно, что среди любителей антидепрессантов России нет, а в списке стран с самым большим числом людей, страдающих от депрессии, она присутствует:
Китай (~56 млн.)
Индия (~46 млн.)
США (~16 млн.)
Бразилия (~8 млн.)
Индонезия (~7 млн.)
Россия (~7 млн.)
Нигерия (~6 млн.)
Пакистан(~5 млн.)
Япония(~5 млн.)
Иран (~4 млн.)
Но и эта статистика – так себе: чем больше граждан, тем больше пациентов – просто потому, что выборка больше. Поэтому, при оценке депрессивности общества, смотреть нужно на процент депрессивного населения:
Гренландия (6.41%)
Марокко (5.87%)
Иран (5.69%)
Уганда (5.62%)
Финляндия (5.19%)
США (5.17%)
Португалия (5.02%)
Швеция (4.97%)
Гайяна (4.87%)
ЦАР (4.75%)
Как видим, схожие показатели дают очень разные страны. Но если депрессию в Центральной Африканской Республике, где 10 лет идёт война, легко объяснить, то кислая мина Финляндии, Швеции и США куда менее очевидна. Это вдохновляет посмотреть за рамки традиционных причин и локальных специфик; увидеть в глобальной депрессии не только медицинский диагноз, но и социальный симптом, в основе которого лежат не менее глобальные процессы, охватывающие сегодня как “проблемные”, так и во всех отношениях передовые общества.
2
Мировой финансовый кризис инспирировал эпоху потрясений и трансформаций. Её драйверами стали массовая иммиграция, глобальное потепление, капитализм, технологическая и культурная революции. На стыке прошлого и будущего – рана: неолиберальная утопия “конца истории” провалилась, и вместо либерализации мира, которая должна была наступить в результате победы США в Холодной войне, случился ренессанс ксенофобии, морализма и террора.
Почему?
Развитие науки и технологий позволило пересматривать фундаменты общества: институт семьи, брака, самих себя. Оказалось, что можно родиться мальчиком и стать девочкой, вступать в любые отношения, жить без богов и не привязывать себя к географии. Подключившись друг к другу посредством глобальной сети, мы начали обмениваться взглядами, подрывая незыблемость региональных “истин”.
Консервативный ренессанс стал реакцией на эти перемены. Тогда как для одних они открывали новые возможности, другие видели в них гибель знакомого мира.
Новый мир стал миром глобальной видимости, и, заглянув друг другу в окна, мы увидели глобальное неравенство. Неолиберальные свободы оказались свободами не для всех. Чтобы гей мог выйти замуж в Сан Франциско, где-то за тридевять земель вооруженные “миротворцы” должны были установить нефтяные вышки демократии. Прогресс в одних обществах оплачивается хаосом в других. “Либерализм для либералов, каннибализм для каннибалов”.
Рыночная конкуренция является не только причиной успехов неолиберального капитализма, но также причиной его системной неспособности выполнить своё гуманистическое обещание. Неравенство прошито в самой дизайне “свободного рынка”, чей гуманизм носит эксклюзивный характер, и реализуется исключительно в форме привилегии господствующего класса.
Соперничество не ведёт к содружеству. Соперничество – это иерархия, делящая людей на победителей и проигравших. “Таковы законы природы”, – говорят нам рыночные натуралисты, забывая, что вся история культуры – это попытка выйти из архаичного дарвинистского кошмара. Не удивительно, что итогом естественной иерархии становится расистское высокомерие к слабым, нищим, угнетённым.
Запад не посчитал, что Другому есть, что сказать, и у Другого есть чему поучиться. Продвигая свою модель мира “дикарям”, западные элиты руководствуются традиционной логикой крестоносцев, миссионеров, колониалистов, несущих “свет” тому, кого они не понимают, и хотят “облагородить” по своему образу и подобию.
Когда башни-близнецы Мирового Торгового Центра уходили под землю, вместе с ними уходил под землю наивный оптимизм западного человека, который до сих пор так и не понял, что насилие, жертвой которого он стал, было отражением его собственного насилия в отношении тех, кого он называет варварами.
3
Миллионы голодных бегут к чертогам Элизиума – в мир тех, кто соблазнил нас свободой, и теперь встречает нас запертыми границами и винтовками. Улыбка неолиберальной демократии обнажает стену белоснежных зубов, ограждающих царство сытых от нас. Сегодня они кричат нам: “пошли вон!”. И, вдруг, вспомнили про границы, которые сами всегда нарушали, чтобы “освободить” нас.
Западному человеку не нравится, что мы – Другие. Он всё представлял себе иначе. Предполагалось, что мы придём к нему изменившимися по его лекалам. Однако меняя нас, он как-то не спешит меняться сам – под воздействием нас.
Сегодня перемены – это мы. Традиционное общество разрушает не гей-парад, а миграция – смешение разных с разными. И потому хандрит не только Сирию и Сомали, а Германию, Британию, США... Мир национальных государств уходит в прошлое, и никакие супер-стены этот процесс уже не остановят. Происходящее на одном конце земного шара тут же отражается на всех остальных его концах. Уровень океана не учитывает высоту сапог пограничника.
Всё это я к тому, что всеобщая депрессия – закономерна. Либо глобальное потепление убедит человечество произвести новый универсалистский проект, в основу которого ляжет не “прогрессивная” конкуренция, а кооперация, ведомая даже не идеализмом, а прагматичным желанием выжить; либо сгинем в нашей последней дарвинистской оргии.
Лично я не спешу глотать по этому поводу таблетки. Быть может, потому, что люблю грозу. Чем гуще мрак, тем невозможнее бездействовать и прозябать. Кризис – это не только лихорадка, но и возможность. Всем кисло. И страшно. Поэтому классно. Трудно представить более благоприятные условия для революции воображения.