Глядя на прихорашивающихся людей, – девушку, подолгу выбирающую платье, или парня, старательно расчесывающего свои шевелюры, – хотелось бы верить, что всё это они делают для себя. Тем не менее, известно, что влюблённые желают понравиться, в первую очередь, причинным субъектам своих всхлипов, и именно поэтому задерживаются у шкафа и зеркала. Это трогательно. И напрасно.
Любовь – это случайность. Её нельзя получить или добиться. Она не поддаётся ни просчёту, ни коррупции: купить можно тело, но сердце не купишь. Либо ты зажигаешь человека, либо нет. И это то, чего не понимают озабоченные своим несовершенством люди. Им кажется, что их любовные горести указывают на изъян – нечто в них, что нужно исправить. Кому-то, быть может, это и правда помогает стать “лучше”. Остальные обрастают комплексами. Ведь ясно же, что идеальны только мертвецы.
Для любви ничего не имеет значения. Толстые и худые, молодые и старые, носы с горбинкой и горбы на спине… всякий человек – это чья-то фантазия. Можно быть атлетичным красавцем со сверкающим локоном, и всё равно оставлять ближнего равнодушным, а можно нависать прыщавой складкой над подмыхой, и учинить в штанах у ближнего пожар. Причина любви никогда не в той или иной особенности человека, а в совпадении людей и их особенностей. Вместо того, чтобы совать копыто в тапок, нужно дерзать рогатую козу: зарываться не просто туда, где искрит, а туда, где искриться в ответ.
Понимание этой амурной механики, впрочем, не защищает сердце от слепоты и рулетки – умения влюбиться наобум, в хуй знает что; потом страдать, что бабочки в хуй знает чём не запорхали. Казалось бы, и пусть, бывает, нюхай прочь. Но тут в любовнике заводится надежды солитёр.
Надежда – садюга. Никогда толком не затухая, она продолжает подбрасывать в печурку черепа дровишки мыслей “а вдруг?”: вдруг всё ещё получится, не так, так сяк – “главное не сдаваться”. В бессмертии своей надежды человек поразителен. И опасен. В первую очередь, для себя. Ведь, бывает, надежды и правда нет. Без драматического пафоса, по факту. Осознав это, нужно умыться в ведре слёз и плыть себе дальше по жизни. Ан нет! Цепляясь за вёсла, надежда продолжает нашептывать образы невозможного, уволакивая тебя на дно ситуации. Спасётся только любящий себя.
Возможно, мы бы не знали горестей, если бы умели влюбляться прицельно, как снайпер – исключительно в “своего” человека. Тем не менее, сердце – это крот, живущий вслепую: где споткнулся, там и влип. Журить его за кротовью натуру не стоит. Нужно просто принять слепоту этой нежно-отчаянной твари, и рыть дальше – сквозь почвы, и черви, и говны, пока не упрешься в морковку.