Рикка отказалась делать аборт, родила девочку, и рассталась с Гризо, которого на днях вернули в тюрьму за совращение подростка. “Потому-то мы и расстались”, – объясняет Рикка, – “Обидно, когда твой парень ебёт 16-летнюю дурёху”. “В детях ебать нечего. Тело есть. Секса нет” – пытаюсь поддержать я Рикку, но в ответ она смотрит на меня, как на 16-летнюю дурёху. “Ты нихуя не понимаешь. Именно это и нравится мужикам: чтобы тело было, и ничего больше не было. С такой чикой ты всегда сверху – бог-отец, блядь”.
В инстаграмме у Гризо и правда отцовские слёзы: посты с баблом, травой и пистолетом сменились фотографиями дочери, и сообщениями в духе: “папочка любит тебя”. “Ну не дебил? У тебя только что дочь родилась, жена молодая, 20 лет: большие сиськи, жопа пузырём; и всё это ты умудрился проебать!”.
– Хватит тусить с одноклеточными мужиками, – говорю.
– Да? А ты, значится, не такой? Или, быть может, у тебя на фотках всем за 30?
– Те, кому за 30, на работе, и времени гулять со мною у них нет. Моя бы воля, я бы только и снимал целующихся стариков. Кроме шуток! Считаю, это важно видеть всем. Чтобы перестать бояться смерти. Понять, что любовь – бесконечна!
– Сладко стелишь, но хуйню…
– Так, ладно, сестра, мне пора, ты не в настроении. Я тебе про любовь, а ты…
И вот уже было сгинул, но тут, вдруг, Рикка наклоняется ко мне, и говорит:
– А у тебя большой хуй?
Над Лос Анджелесом повисло молчание.
– В смысле?
– В смысле хуй, такая штука между ног у пацанов… большой он у тебя?
– Эээ… Ну это же всё относительно, и зависит от разных фак…
Рикка кладёт ладошку мне на ширинку.
– Будешь моим белым бойфрендом?
– Ну зачем ты меня так дегуманизируешь…
– Дегуманичё?!
И вот уже меня окружают повыходившие из теней подруги Рикки. “Ну чё? Ну чё? Большой у беленького-то?!”. И тоже тянутся, ощупывают меня, как безвольную сиську, смеются хриплыми голосами. Я смотрю на эти руки, пальцы, маникюры, и, с одной стороны, польщён вниманием дам, а, с другой, понимаю, что за каждой из них где-то в тюрьме сидит Гризо. Сидит он там пока не выйдет.
– Не ссы! – говорит чика Айзека Киша, – мой дурак уже точно не выйдет. Зарезал человека в Старбаксе. Всё, пожизненное, гудбай!
– Что за мужик садится в тюрьму весной?, – возмущается Рикка. – Птички, бабочки, пестики, тычинки… бля, как же хочется ебаться…
Бедные вдовы бродвейских бандитов вздыхают. Вздыхаю и я среди них.
Взяв меня за руку, Рикка уводит меня в недра Даунтауна.
– Как дочурка? – пытаюсь я разрядить обстановку.
– Пиздато. Она у родаков сейчас. Я вся в работе, нету времени быть мамкой.
– О, ты нашла работу? Поздравляю!
– А-то!
– И где?
– Вот, с тобой, видишь, гуляю, работаю…
Только теперь до меня доходит, что все эти стекающиеся к Рикке кореша – не кореша совсем. Их радость встречи объясняется другим: карманы Рикки набиты “кристаллом”. Она, как пещера. Только вместо сталактитов – метамфетамин. Я же в этой истории – щит, камуфляж, её “белый бойфренд”.
– С тобой ко мне менты не станут доёбываться.
– Та, бля, ты же только из рихаба!
– Не-не, я не употребляю, ты чё? У меня, всё же, дочь. Я только продаю.
Папка в тюряге, мамка пушит мет. По этому поводу я хочу сообщить Рикке что-то напутственное, мол, “окстись, мать!”, но слова, как и в случае с ладошкой на члене, не образуют предложений. Да и кто я такой, чтобы учить мать-одиночку, которая, в отличие от меня, способна выжить на улице? “Вот-вот! Или, может, у тебя есть для меня работа получше, красавчик? Устроишь меня в белый мир дантистом?”.
– Я бы устроил тебя королевой вселенной, но ты же знаешь – я просто художник…
– Ага, поэтому замаж ебальце, просто художник, и сделай искусство, ок? У меня днюха скоро. Мы с бывшими одноклассницами собираемся устроить пати – секс втроём. Сможешь нас поснимать? Мне хочется запомнить этот вечер. Что ещё в этой жизни осталось, кроме дружбы?