Как человек, вся жизнь которого связана с медиа, я знаю, кого мы ищем, и на кого направляем софиты: на людей, так или иначе, «интересных». Конкретика «интересности» зависит от медиа: кому-то интересен политик, другому звезда, третьему – мать-одиночка. В любом случае, героем эфира становится человек «особый», чем-то «примечательный».
Но что если кто-то не таков? Что если человек особой «яркостью» не обладает, ничем «таким» не занимается, и ничего «невероятного» не пережил, а если и пережил, то не владеет средствами передачи этого опыта?
Хочется крикнуть: «Таких не бывает!», и самая серая мышка – не серая. Мы просто ничего не знаем о жизни бухгалтера-интроверта. Возможно, что, приходя домой, он наряжается сороконожкой, и поёт фальцетом в вазу. Возможно. И это миссия – раскрыть, что интересен – каждый. Но также это – сахарный наив.
Серые мышки реально бывают. Их «серость» – это не недостаток; не что-то, что позволяло бы относиться к ним с меньшим уважением, чем к людям бенгальских огней. И да – если как следует порыть, и в ком угодно долго покопаться, то найти искорку можно в каждом… Да только в медиа не бывает бездонных бюджетов на такие раскопки.
Мир населён «обычными людьми», которые хотят того же, что и каждый – найти себя и своё место, быть понятыми и любимыми кем-то. Но этого большинства из нас нет на фасадах эфира. Его никто не хочет знать. Оно само себя не хочет знать, хотя и вооружено аккаунтом, который позволяет распахнуть перед обществом плащ. Не хочет, и предпочитает зеркалу сверкающую пустоту инфлюэнсеров.
Вот и я хочу в Исландию, – к вулканам, и табунам лошадей, которые носятся в брызгах лавы, – а не за гаражи в посёлок городского типа. Как если забыл, что первый, самый сладкий поцелуй всегда случается за гаражами.
Или вот иду я по улице, и вижу парня, расписанного, как терем, татухами на лице, и понимаю – это идёт фотография. Что это значит? Что медиа – ложь. Даже когда мы сообщаем правду, то наряжаем её в бант света, стиля и слога – зовём циклопа, чтобы «аудитория» не закуняла в тарель.
Ко мне, меж тем, подходит некий дед, и начинает что-то бормотать, а я смотрю на этот минерал, улыбаюсь ему, киваю, пока, в конце концов, не слышу, что он хочет. Дайте, мол, телефон, молодой человек – я буду вам звонить по вечерам, мы будем с вами говорить, о чём вы захотите. То есть, повстречалось мне бесконечное одиночество. А я его даже не сфоткал. Сфоткал парня с татухами на лице.