Узнал слово, которого нет в русском языке, но чувство, которое оно обозначает, известно каждому – hiraeth.
Хирис – это тоска по месту, времени или состоянию, которого больше нет, а, может, и не было никогда. Невосполнимая тоска; тоска, которую невозможно исправить, можно только принять.
Акцент на невосполнимости, на окончательной и бесповоротной утрате чего-то, его осязаемой недостижимости, отличает хирис от более общего понятия ностальгии, распространяющейся и на вполне досягаемые вещи.
Ностальгируя по лесам штата Вашингтон, я могу в них вернуться, но я не могу вернуться в несуществующий мир: к столу, за которым собралась вся моя семья, поскольку некоторых из нас уже нет в живых.
Можно отправиться к дому, где в почву твоего черепа были посажены семена поцелуев, но дом перекрашен, и садовника нет. Улица детства есть как сумма бровок и асфальта, но расположена она уже в другой стране – и детства нет, и времени, и ты – другой. Поэтому и улица другая.
В общем, в отличие от ностальгии, хирис тоскует не просто о том, что было (прошлое), а о том, чего не стало (утраченное).
Остывая в потоке времени, скорбь по местам и событиям становится хирис: мягкой тоской – меланхолией фиалки, распускающейся, вопреки наступу ночи, и совершающей контранступ лепестка и аромата. От всего этого шмель падает в траву.
Хирис является частой спутницей путешественников, иммигрантов, беженцев – людей из лодок и поездов; теней, живущих на чемоданах, в пути – вдали от дома, в поисках дома, нервно прикладывающих себя к городам и людям в надежде, что в этот раз кусочек пазлика нырнёт в родное место на картине.
Нет, хирис – это не озирание. Это осознание, что прошлое прошло, и всякий раз, когда ты озираешься, оно становится ещё более расплывчатым, призрачным, и вот уже кажется, что приснившимся. Прощаясь с прошлым, ты освобождаешь место для будущего, чья хирис будет ссылаться на твоё настоящее. Поэтому имеет смысл наполнять сегодняшний день событиями, достойными грядущей тоски.
Другим сообщением хирис является то, что дом – это не место на карте, а чувство; состояние, которое переживаешь ты – и, значит, дом внутри тебя. Дело за смычкой себя с чем-то прочим, и внешним, и кем-то другим – за нашим совпадением домами.
Дом не собрать в пучок. Не свести к помещению. Дом – это цель, к которой мы стремимся: место гармонии и покоя, которые, как сахарные кубики в подзорной трубе хирис, невозможно лизнуть, но можно желать, и в этом желании идти вперёд по пути поисков и трансформаций.
Я думаю, что дом – это любовь, семья и свобода – действительные предметы тоски в вампирском мире. Когда тебя охватывает страсть, и ты целуешь девушку, парня, или любое прочее целовальное существо, из трещинки в порядке угнетения светит солнце свободы. Оно же светит, когда мы поддерживаем друг друга, вопреки наитиям рыночной обезьяны. Ещё когда горит ментовское авто, дома панов, сами паны, и панские порядки…
Чем больше прекрасных событий, тем больше тоски. Главное нею не травиться, не вязнуть в озираниях, а превращать зуды в действия. Восполнять возникающие дефициты новыми событиями. Производить воспоминания. Помнить, что главное – любовь, а цель – свобода.