Очередной шухер в ленте. Креаклы клянутся в верности Родине прямо из очереди на грин-карту; тут же постят фото с рейва, за ним призыв переходить на мову всем Берлином, ударный дакфэйс, и воззвание к бойкоту беглых россиян.
Наблюдая эту клиническую картину маслом, я понимаю, что любые пять копеек, брошенные, как шайба аспирина, в этот стакан с травмами, ритуалами, и рефлексами, обречены стать пеной на губах нашей эпохи.
Не думаю, что смысл спорить есть. Для многих эти посты – терапия. Вот, например, Забужко пишет нам, что завтра мы – центр вселенной. И многие на это отвечают, мол, уже. Что тут скажешь? Да, мы есмь Солнце…
Война войной, а рыночные отношения никто не отменял. Поэтому пора бы отменить рысню. А с ней и чувство, возникающее в том месте варшавского быта, куда въезжает кукушка бедняка из глубинки – «котика», воюющего в Бахмуте за нас.
У европейских врат ширится популярный жанр – докопаться до кого-то на улице за язык, и снимать это на телефон, собирая вокруг такого софт-погрома стаю лайков.
Тётка идёт по Одессе, и негодует: хуле столько русской речи до сих пор? Ведь в фейсбуке уже не так. Я это вижу, и сразу вспоминаю мириады таких тёток в своей жизни – с замечаниями по разным поводам. Всем им хочу сказать одно: get a life, Karen!
Ругаться не хочется. Хочется как-то так организовать свой быт, чтобы как можно реже пересекаться с душнилами. Я уже не знаю какую капибару лайкнуть, чтобы алгоритмы завалили меня пушистыми жопками до состояния забвения.
«Вы не сочувствуете детям Германии?». Сочувствую. Но слишком долго чесал против шерсти, чтобы теперь, ведомый сворным чувством, шагать с флажком, и барабанить в барабан. Я понимаю тех, кто барабанит. Но барабанить это не хочу. Хочу, чтобы по-своему пел каждый. И своё.
Кто хочет вырезать себе язык – пусть вырезает. Даже в моей семье есть те, кто больше никогда не скажет слово «кулебяка». Я уважаю их выбор. И делаю свой.
Язык мой – мой дом. Я люблю его больше, чем родину. Другие языки – тоже люблю. Но этот, мамин, больше всех. Такова моя правда.
Я ведь живу в этих словах, и собираю из них грёзы, а мне тут пишут, мол, вступай в КПСС. Но как же я без «мглы», без «карлика», «кадавра», «бреши»? Как не желать катиться кубарем по слову «переплёт»? Короче, буду доживать своё, как есть – в халате инглиша на рашн мове. Играя свой ноктюрн на флейтах водосточных труб.
«Проси пробачення!». Аймсорри, любі друзі! Но я не стану выносить на мусорник вишнёвый сад. И уж тем более не буду прекращать общаться с кем-то лишь потому, что у него паспорт не той страны. Абы тот был не путинист с копчёными глистами. Всё остальное можно целовать.
Ты будь как есть. Только не будь суфлёром – не говори мне как мне жить. Да, я таков – любитель слова «коклюш», понятий «зев», «зоб», «скарлатина» и «гудок». Эти слова не делают меня врагом.
Сова права: что наша жизнь? Икра! Вот я недавно шёл по Вэнис бич, и увидал велосипед, светящийся словами Slava Ukraini. Приятно. Но ещё приятнее было повстречать мавок с уходящими в горизонт реками волос. Одна из них говорит: «Я буду дивитися у літаку Трансформерів. Першу та другу частину. В мене вони є на айпаді». И бардачок мой потёк.
Живая речь, не замутнённая повесткой – сладкий газ! Мне захотелось к ним прильнуть, закричать в мякоть хлебниц: «давайте мы и остальные серии посмотрим вместе». Я тут же вспомнил и другие все заветные слова: «піхва», «залізо», «турбота», «красень», «звір»… Но тут, из облака, которое породил бездомный, мне явился лик моего университетского репетитора по мове. Морально нахмурившись, этот черноглазый пенис с грудью, покрытой шёлковым мехом, повторил мне в лицо лейтмотив: «ви, Анатолію, москальский покруч».
В общем, язык мой погряз в кадыке, и я побрёл дальше по пляжу. Солнце катилось в океан, соски твердели под напором ветра, сплин пытался дорваться до сердца, но, знаете, – таки расшибался о тёплую мысль, что кем бы мы ни были в этом странном времени, где-то там, над нашими головами, летят мавки, зырящие трансформеров.