1
Смерть, тему которой я сосу, как ириску, ушла в отпуск, утащив за собой и тоску. Всё, вдруг, стало летом: и труд, и пруд, и ток событий.
Знаю, что это временно, и спешу зафиксировать просвет; поделиться им с ближним. Но зачем?
Во-первых, просвет редок. Как сад. Как чудо. Как тайна, необходимая для того, чтобы сохранить чудо — не дать псам обстоятельств загрызть Жар-птицу.
Во-вторых, ближний является ключом. От сада. От чуда. От просвета. Делиться с ним жаром — значит благодарить, возвращать ближнему подарок просвета.
Ну и, в конце концов, нас топчет мрак эпохи. И тем ценней от этого просветы, которые напоминают нам о том, что чудо — возможно, и ждёт нас в саду — на изнанке ночи, за лязгом танков и громом ракет.
2
Где находится сад?
Сад находится в людях и между людьми; в тех, кого можно назвать родненькими — в своих по существу, а не по совпадению крови и паспорта.
Что является чудом?
Чудом является чувство, из которого сделаны люди; чувство, дающее начало и смысл, творящее Жар-птицу.
Происходит это так: течёт по улице река голов, — незнакомцы, — и, вдруг, две пары глаз споткнулись друг о друга, и заблестели, как жабья икра.
3
Чтобы поделиться выводом просвета, мне придётся потрогать тело, и столкнуть лбами отношения чуда и рыночные отношения; мир Жар-птицы и мир вампира.
Идеология вампира сообщает, что красота тела определяется его ценностью. Эта ценность выражается в продуктах, их пользе, и символе.
Ценное тело — это статус. Ценное тело производит и потребляет: тела, вещи, удовольствия, идентичности — продукты.
Вот они эти тела: бегут стадами, трясут сосками, возделывают себя особым, выходящим за рамки здравоохранения образом; хотят нравиться, привлекать, соблазнять, но главное — значить: успех, преимущество, власть, и бессмертие.
4
Какую роль играет рынок в желании тела?
Желание тела должно быть острым. Желания должно быть много. Морковка желания должна висеть над ноздрями, и ускользать, оставаться недостижимой, чтобы мотивировать тело на рыночный забег.
Тревога не прекращается. Морковка всегда впереди.
Глядя в зеркало, тела смотрят на себя глазами покупателей, и всегда обнаруживают что-то, что делает их людьми — несовершенство.
В царстве рыночной конкуренции несовершенство неприемлемо, и потому вот тут нужно разгладить, а там подсушить; качнуть губы, обратив их в бублик на лице; дать индустрии втереть витамин в ягодицу.
5
Отношения чуда, и чувство, которое является его стержнем, встречают несовершенство засосом, узнают себя в нём, принимают его целиком, дарят воздух, помогают родненьким освобождаться от последствий эксплуатации, репрессии и комодификации; от беспокойства и страха перед провалом, одиночеством, смертью.
В саду не нужен знак автомобиля, который бы сообщал, что жизнь тела удалась. Тот ближний, который важен, тот самый родненький и свой по существу, горит с тобою существом — в саду; и это разжигает и жар тела, устремляется ввысь, течёт по бёдрам, становится особого рода взглядом, в пьянстве которого атрибуты поверхности освобождаются от вампира, смыкаются с сутью огненной персоны, и образуют красоту.
6
Все кто горят — красивы. Молодые и старые. Худые и толстые.
В саду работает иная химия. В саду нет места для суда над человеком. А без суда нет преступления, нет обвинения, нет приговора. Есть сердца, пламенеющие над цветами. Ставшие чудом. Зовущиеся Жар-птицей.
Важно не проглядеть подарки этих редких мест и состояний. Вспыхнуть. Жить каждую каплю кострища. Гореть. Потому что гореть — это счастье.
Вот что хочется сообщить из просвета, перед облавой обстоятельств, посреди лета, вспухшими от укусов губами.