Лью в недра хлопьев молоко, готовлюсь завтракать, и солнце льётся из окна на стол, а рядом разверзается облава: бронемашины, конная полиция, автоматчики — всё это спущено с цепи на парк с бездомными мигрантами.
Птицы поют так сладко — всё же, лето. Воздух теплеет для прогулок, пляжей. В окне — реклама нового кафе. И вертолёты. Кружат над вопросом: зачем?
Зачем здесь бронированные машины? Зачем автоматические винтовки? Как это соотносится с кормящими уток пенсионерами, шалящими детьми, и спящими на траве голодранцами в шлёпках?
Облаву нужно понимать как манифест клыка и силы: демонстрацию власти, которая утверждает себя посредством устрашения — террора.
Являясь во всеоружии, государство сообщает, что готово на насилие — своё верховное право, первыми жертвами которого становятся самые уязвимые.
Нищий виновен в нищете. Зависимый — в зависимости. Беженец — в желании сбежать из невозможного дома.
Но куда тут сбегать? В метрополии, множащие невозможные дома? К тем, кто вооружает тех, кто делает дом невозможным?
“Общества нет”. Но есть средства борьбы с ним. На лошадях. В бронемашинах. С автоматом. Действительный вопрос, однако, в молоке.
Молоко течёт на хлопья, как текло в завтраки советских граждан, встречающих обыкновенный понедельник — 29-го сентября 1941-го года. Позавтракав, одни киевляне шли на работу, другие — в “безопасное место”, под надзором таких же людей с автоматом, и тоже, кстати, в парк — в “их” Бабий Яр...
Пугает в этом всём не автомат, не разбросанные костыли, и даже не крики бездомных, чья надежда на дом остаётся в конфискованной палатке, а течь молока. Нормальность дня. Возможность жить его спокойно.
Главное — не высовываться. Да и какой с этого толк? Что может предпринять голое тело против автомата? Обозвать его хозяина фашистом? Показать плакат, утверждающий, что всё отвратительно?
Так возникает нравственный, ясно распознающий несправедливость раб. Раб, вписавший свою беспомощность в картину мира, и достоинство, основанное на способности если не изменить, то хотя бы видеть реальность — критично и “трезво”: повиноваться в несогласии, возмущённо нешевелиться.
Так молоко течёт. Им набухают хлопья. Как набухает летний воздух — Пиночетом. Абы не мечтами о лучшей жизни, которые, как сообщают нам бежавшие от тоталитаризма апологеты ментовщины, ведут в ГУЛАГ.
Тем, кто ещё не понял, что тут происходит, сообщаю: вот эта конница, и этот автомат, все звуки вертолётов и бронемашин, приехавших давить раздавленных — свобода. Плавает в молоке. Как аллигаторы вокруг новейших тюрем Флориды. Ещё как труп. Они, я слышал, тоже набухают.