Смерть дерётся за жизнь. И слово “мир” становится “войной”. Договорняк Ужасного с Кошмарным пахнет кровью.
Думаю, всё, что у нас есть, друзья — это моменты красоты. Вспышки тепла. Эпизоды счастья. Как светляки, желанное случается на миг, и тут же гаснет, расшибаясь о положение оккупации — пляс вампиров и гробокопателей, в чьих царствах не хочется жить. И тем более умирать за эти царства не хочется. Как не хочется Родины. Победы. Нации. Хочется безродных рек и бесполых трав, какого-никакого стука клювов о деревья. Ещё ладоней. Взглядов. Рыб. Людей.
Счастье прячется в малом. Любовь ютится в тишине. Глядишь на птицу, и понимаешь, что вот сейчас жизнь очень даже не напрасна. Напрасной она становится тогда, когда в момент врывается свара, или, чего хуже, свора — распахивает пасть, и издаёт “патриотические” звуки смерти — отвлекает от самого главного чувства. Того, о котором я веду беседу с птицей, и которое возникает, когда трогаешь дельфина (оный, кстати, резинист).
Так и развиваю всосность. Она же — вгрызность. Порыв ввинтить себя в щепотку жизни, пока она горит в этой не пойманной щепотке.
Одну из таковых нашёл в романсе из фильма “Познавая белый свет” Муратовой: в нём настроение, будто через тебя летит голубая лента.
Вот, пусть летит и через вас:
Бегут наши дни, исчезая во тьме,
Ничто не вернёт их назад.
Но снова звучит, приближаясь ко мне,
Этот день, эта ночь, этот сад.
Из глубины выплывают звуки,
Тянется музыки светлая нить.
Вновь оживают забытые дни.
Далеко-далеко нас уносит весна,
Когда вдруг, в тишине,
Зазвучит из окна.
И снова живём мы в волшебной стране,
И светом наполнилась даль.
И вновь возвращается детство ко мне
Навсегда, навсегда, навсегда.
О, как прекрасно весны цветенье!
Тихо струится сияние дня.
Вновь раскрывается мир для меня
Далеко-далеко нас уносит весна,
Когда вдруг, в тишине,
Зазвучит из окна...