Любо-дорого смотреть на бунт жителей Винницы против ТЦК, и мужиков, которые метелят мусоров, выгрызая товарища. Другое дело — “революция на картоне”. Обратите внимание на работу полевых координаторов с “детьми Майдана”.
Голос просит пропустить прессу, “чтобы у вас потом были классные фоточки”. Классные фоточки — это то, что даёт картинку, отчётность, и контент для распространения в сетях: “Украина борется за демократию”.
Борьба за демократию — это когда кулак влетает в ментовскую челюсть. За ним, однако, не стоят фонды “мягкой силы” и девочки, способные дать интервью на английском. Поэтому кулак не попадает на первые полосы газет. А “пионеры” с заученными клише и неоколониальным пиететом — попадают. Потому что и эти дети, и эти полосы принадлежат пану.
Понятно, что всё это значит, и какую функцию выполняет в реструктуризации колониальной администрации.
“Мягкая сила” стелет постельку экспансии. Производит консент. Утверждает гегемонию. Запуск этих процессов не требует участия масс. Достаточно прикормить активистское ядро. Остальные подтянутся “по зову сердца”.
Дети — лучшая демография. В них объединяется наивность, восприимчивость, зависимость от родительского начала, и желание быть принятыми сверстниками. Именно поэтому главной формой тиктока является повторение одного на всех действия (танца, песни, челленджа). По той же причине юношеские организации были в центре внимания всех тоталитаризмов 20-го века. Пионер всегда готов. Из пионера можно лепить всё, что угодно.
Авторка репортажа задаёт 13-17-летним вопрос: “а вы были на Майдане?” Это важно для нарратива о “детях Майдана” и коммуникации преемственности между Событием и нынешним протестом. Почти все дети отвечают: “да, конечно, я была на Майдане, мне было шесть лет, и родители взяли меня с собой, а сейчас папа в армии”. Идеально! Садись, пять.
У этих политических лолит нет опыта другой Украины. Есть миф, вписанный в родительский текст, педагогическое воздействие, и нарративный контроль, но главное — идентичность. Всё, что противоречит тексту-о-себе, воспринимается как угроза для собственной субъектности. Пришив к угрозе эпитет “кремлёвской” можно предотвратить критическое осмысление её аргументов.
Пока помытые и промытые шагают в конформном шествии под вампирскую дудку, “борцы с совком” травят сына замученного им украинского диссидента Васыля Стуса — за то, что тот отозвался о совке “неоднозначно”:
“Мне предоставляли медицинскую помощь, я получил образование, и я радовался, и у меня была спелеология. У меня был туризм, у меня были друзья в разных частях того мира. [...] Я просто не думаю, что всё можно рисовать белой и чёрной красками. Нужно посмотреть на всё, что было, всё, что создано”.
Прознав о гей-вечеринке в “день траура” о погибших в одной из последних атак, праворадикалы, возмущённые несинхронностью жизней и чувств в рядах нации, доносят об этом безобразии ментам, и 13 квиров оказываются в лапах ТЦК.
Эти сложные человеческие истории слишком малы, чтобы возбудить 16-летку, чьё терпение лопается “за НАБУ”...
Я, впрочем, верю в медиа как инструмент. Верю в образование. Верю, что всё не навсегда — и всё возможно изменить. Взаимодействие с Западом, вхождение в его бытовую действительность — это именно то, что нужно этим молодым людям, чтобы оторвать взгляд от витрины, проснуться от колониальной сна и осознать свою в нём роль и положение; столкнуться с противоречиями хозяйского мира, но главное — разнообразием, которое возможно.