Погиб в борьбе Давид Чичкан. Анархист, рисовальщик, товарищ. Человек, для которого равенство и справедливость были не абстрактными концептами, а онтологическими принципами. Художник, чьи выставки регулярно громили украинские фашисты. Убит российскими. Ni dios, ni amo.
1
Давид запомнился мне любопытным. Интересующимся. Узнающим. Желающим понять. Прояснить. Мир вызывал у него множество вопросов, отвечая на которые он формировал свою политику.
Перечитывая нашу переписку, я вспоминаю живого Давида:
“После моих граффити, – против чести, против веры, против славы, – даже карго-анархисты стали меня критиковать: “широкие массы не поймут”. А мы обращаемся не к широким массам, а к каждому, и требуем всё, всем, тут и сейчас”.
“Мы обращаемся не к широким массам, а к каждому”. Эти слова проясняют политику Давида – её гуманистический фокус на человеке; на каждом живом существе как акторе, который заслуживает внимания, каким бы “маленьким” и “другим” он ни был.
“Всё, всем, тут и сейчас”. Готовы ли к такому эгалитаризму те, кто вчера громил выставки Давида; кто вытеснял его из украинского общества и этим подталкивал к фронту как средству принятия, включения, принадлежности к украинству; кто сегодня пытается превратить Давида в вещь, в символический труп на службе националистической пропаганды, забывая, что его целью была социальная революция как условие всех прочих эмансипаций.
“Я стал интересоваться тем, что такое честь. Классики анархизма взывали к общечеловеческой чести. Не совсем понятно, что они имели ввиду... Честь есть офицерская, есть девичья. Про честь бездомного, гея, эмигранта я не слышал. Честь – аристократическая дичь... Вокруг никто не хочет мириться с иррациональностью чести, веры, славы... Славить кого-либо, что-либо дико”.
2
Читая письма Давида, и панегирики в его честь, считаю важным подчеркнуть разницу между уважением к человеку и его выбору, и героизацией “смерти за убеждения”.
Не думаю, что у Давида были убеждения. Убеждения – это слишком конечное, твёрдое слово, которое не предполагает сомнений, перемен, и движения, в котором находился его ум.
Было бы точнее сказать, что у Давида были принципы: Солидарность, Равенство, и да — Любовь, без которой невозможна эмпатия, и которую можно увидеть на каждом его фото с бездоГанной. Благодаря ей он прожил дольше, и создал больше...
“Слава – это репутация. Как и, собственно, честь. Но честь – ещё и грубый, тупой кодекс – фиксация на репутации. Рептуация делает заложником её носителя, не даёт ему рефлексировать и меняться”.
3
Очень не хочется превращать Давида в монумент. Тем более эксплуатировать его убийство для легитимации ядов войны: мотива мести и мотива смерти за убеждения, как доказательства их реальности.
Я не знаю Давида, который хотел умереть за государство. Знаю того, который хотел изменить жизнь. Жить. И чтобы жили все. Тут и сейчас.
Героизируя “смерть за убеждения”, мы заманиваем друг друга в костёр войны. И совершаем подлость – предаём жизнь.
Теряя товарищей, мы не приближаем мир без богов и хозяев. Мы теряем тех, кто нужен нам живым, и кто мог творить жизнь.
Задолго до войны, Давид поздравлял меня с ДР, и я ему на это всегда отшучивался на тему смерти и борьбы:
“если нас поставить рядом, то будет зрелище скелетов. так и пойдём на врагов трудового народа – щёлкая костями, как кастаньетами [...] ты пожелал мне комбинацию ништяков, с которыми можно бросаться в гроб с улыбкой. спасибо”.
На это Давид отвечает:
“ну я тебя ништяками снарядил в бой, а не в гроб”.