За такие вольности филологи могли бы высылать мне проклятия в хрустящих пакетах, и, всё же, я убеждён, что непосредственный взгляд на вещи способен обнаруживать новые ракурсы на привычное. Взять, к примеру, такое слово как «демонстрация». Что могут увидеть в нём юные глазки? В частности, монстра.
Словарь Даля сообщает, что демонстрация – это «объяснение чего на деле, с указанием на предмет и все частности его», «гласное обнаружение народом». Большая Советская Энциклопедия напоминает, что слово «демонстрация» имеет латинское происхождение (demonstratio: показывание) и обозначает «наглядный способ ознакомления с каким-либо явлением, предметом…», а также «нарочито подчёркнутое, вызывающее поведение». Малый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона описывает демонстрацию как «объяснение свойств предмета наглядным образом». Все эти значения пригодятся нам в деле обнаружения монстра, притаившегося в слове «демонстрация».
Что есть демонстрация искусства? Это его показывание. То, что ещё не было представлено, становится увиденным. «Зачем вы демонстрируете разверзшиеся половые органы?», – спрашивает консерватор. «Чтобы снять напряжение с данного вопроса», – отвечает художник.
Новое – это то, чего ещё не было. Всё, чего не было, суть неведомое. Таковое всегда воспринимается в штыки, пугает – в первую очередь, неизвестностью: кажется, будто в ней содержится угроза для устаканившегося порядка вещей.
«Мы развращаем ваших детей и насилуем ваши ценности», – вопят художники. Всё это лишь игра слов. Как только художник решает продемонстрировать публике своё «зубастое искусство», он становится гуманистом; выражает и облагораживает то, что демонстрировать не принято.
Эстетизируя, художник лишает «монстра» его свойств; снимает напряжение, связанное с умолчанием; превращает табу в нечто выраженное, видимое, понимаемое, и, значит, – безопасное. Так, собственно, культура и развивается. Радикализм – это слабительное, релаксант, терапия. Вчера нас шокировали крупными планами влажных влагалищ, а сегодня они уже кажутся банальщиной, и не вызывают былых треволнений.
При всём своём нигилизме, эстетический терроризм выказывает заботу об обществе. Сколько бы консерваторы не вопили о том, что искусство несёт разруху и порок, миллионы людей по всему миру жаждут быть изнасилованными. Не потому, что являются извращенцами, но потому что хотят развенчания монстра, – его де-монстрации. Ведь только так он перестанет их тревожить.