1
Глядя на то, как военные без опознавательных знаков хватают прохожих, и увозят их в неизвестном направлении на машинах без номеров, хочется уточнить географию: не в Москве ли это происходит? Не в Гонконге ли? Может, в Каракасе?
Нет. Это происходит в США. Которые, в отличие от Китая, России и Венесуэлы, не имеют статуса тоталитарного государства. По инерции Холодной войны, Америка всё ещё является для многих символом свободы и стражем демократии.
Поэтому и хочется повторно протереть глаза, и убедиться, что то, что мы видим – реально, и происходит в США. Когда же мы в этом убеждаемся, мир меняется – в нём будто бы не остаётся “хороших парней”, горизонта и цели. Из американского миража выступает химера очередного государства, топчущего своих граждан.
Это зрелище может как пробуждать от иллюзий, так и толкать зарыться в них поглубже. А ведь всё то, что мы сегодня наблюдаем в Портленде, не является чем-то из ряда вон выходящим, не свойственным американской реальности. И примечательно не то, что это происходит, а то, что многие удивлены.
2
Несмотря на цензуру и алгоритмы, уровень развития технологий не позволяет властям полностью спрятать реальность, которая просачивается в трещинки на экране, и вступает в противоречие с навязанным нам текстом о себе.
Отсюда – потребность рационализировать, или даже оправдывать полицейский произвол в США, чтобы сохранить свою картину мира, и защитить порядок вещей, с которым многие из нас связали свои жизни, надежды, мечты.
Всякая политическая система превращает граждан в своих соучастников. Поэтому в такие моменты как нынешний у любой, даже самой прогнившей, системы, есть множество защитников. Одни прямым текстом приветствуют насилие в отношении “негроидного бунта леваков”, другие осуждают “и тех, и других”, третьи объясняют насилие системы её сбоем: Трампом, и народом, избравшим Трампа; четвёртые ищут внешние причины, мол, “Трамп – лишь марионетка Путина, и потому ведёт себя, как Путин”, “китайцы заразили нас вирусом и спровоцировали бунт”, “русские тролли проникли в родину”.
В подобных репликах, которыми нас бомбардируют медиа круглые сутки, легко потеряться. Под давлением информации мозг утомляется, сдаётся, и верит в то, что ему ближе. Поэтому и важно оценивать не то, что говорит система, а то, что система делает. Если она кричит о демократии, но направляет на гражданский протест армию, о демократичности такой системы говорить не приходится…
3
Для понимания того, как работает западная империя, и почему сегодня мы видим на американских улицах то, что привыкли видеть на улицах Третьего мира, нужно рассмотреть феномен имперского бумеранга.
Имперский бумеранг – это процесс, в рамках которого империя использует свои колонии в качестве лабораторий по разработке и совершенствованию методов социального контроля; в частности – подавления восстаний. Затем эти методы экспортируются обратно в метрополию – уже для внутреннего пользования.
“Колониальная ситуация производит колонизатора точно так же, как она производит и колонизируемого”. – Альберт Мемми (1957)
Возвращаясь домой, колонизатор привозит с собой “багаж знаний” – механики и практики, оформившиеся в процессе экспансии, порабощения, насилия. В одном случае это – осознанный, в другом – непроизвольный экспорт.
Сами колонии так же беременеют колониализмом, и начинают воспроизводить его на региональном и микро-локальном уровне: Марокко в Западной Сахаре, Индонезия в Восточном Тиморе и Западном Папуа, Израиль в Палестине…
Другим изводом имперского бумеранга является ответный террор (11 сентября) и лавина беженцев, бегущих в метрополию из разрушенных империей стран.
4
Ханна Арендт обращает внимание на то, что в основе фашизма лежат практики европейского империализма – расизм и территориальная экспансия.
“Гитлер применил к Европе колониальные процедуры, которые до этого применялись только в колониях”. – Эме Сезер (1950)
Тогда как белые европейские интеллектуалы смотрели на Холокост как на “беспрецедентное” зло, Третий мир узнавал в его ужасах столетия своей жизни: 50 миллионов представителей коренных народов Америки были истреблены европейцами. 10 миллионов африканцев были похищены в рабство. Десятки миллионов человек погибли в результате британских голодоморов в Индии.
Гитлер не был аномалией. Нацизм – это европейский империализм, усиленный реваншизмом Германской империи, которая была унижена в результате своего поражения в Первой мировой войне – в самом начале века, который должен был стать немецким. Унижена не столько самим поражением, сколько Версальским договором, составленным по окончанию войны победителями в соответствии с имперской практикой уничижения проигравшего.
Не менее важную роль в формировании нацизма сыграла Америка. Когда Гитлер разрабатывал свои программные тексты, порабощение чёрных было прописано в американской Конституции. Томас Джефферсон, один из отцов-основателей США, прямо говорил о необходимости “устранить индейцев”. Америка была примером воплощённого триумфа воли европейской империи – живым свидетельством возможности отправиться в великое путешествие и создать Новый мир для белого христианского человека; без оглядки на трупы, и их количество.
Американское расовое законодательство потрясало воображение нацистов. Их закон о принудительной стерилизации (1934) был вдохновлён Калифорнийскими евгеническими законами (1909). И первая газовая камера заработала не в 1941-м году в Европе, а в 1924-м в Неваде.
Изначально, Циклон-Б не был смертельным. Америка закупала его у немецкой компании I. G. Farben для дезинфекции мексиканских иммигрантов на границе. Что вдохновило немецкого химика Герхарда Петерса модифицировать этот газ, повысив его эффективность в деле “дезинфекции” больших человеческих масс.
И “когда Гитлер приводил в пример американские ограничения на иммиграцию, он имел ввиду Иммиграционный Акт (1924), вводивший национальные квоты для иммигрантов, и полностью запрещавший натурализацию азиатов.” (Росс)
Иными словами, Холокост – это не загадка человеческой ночи, а наглядная иллюстрация имперского бумеранга, который вышел из Европы, и вернулся в Европу в форме насилия, “улучшенного” в процессе колониальной практики.
5
Бежавшие из Европы будущие американцы увозили Европу в своих черепах, и, вопреки желанию освободиться от Старого света, вскоре принялись строить империю на Американском континенте. Доктрина Монро (1823), “освободившая” его от дальнейших притязаний Европы, обернулось декларацией Олни (1895):
“Соединённые Штаты являются сувереном на этом континенте и их воля – закон...”
Вскоре США аннексировали Гавайи и Пуэрто Рико (1898), и подмяли под себя Кубу и Филиппины (1902). Именно на Филиппинах американская империя столкнулась с первым в Азии анти-колониальным восстанием, и превратила эту страну в свою лабораторию для разработки средств подавления народного бунта – здесь был создан национальный аппарат мониторинга, классификации и нейтрализации повстанцев. Позже, полученный на Филиппинах опыт пригодился для подавления восстания американских шахтёров в Западной Вирджинии (1920).
Другим примером имперского бумеранга является международная программа OPS (1962-74), в рамках которой Америка тренировала силовиков для диктатур Вьетнама, Аргентины, Бразилии, Ирана и прочих колониальных субъектов.
“Работая с полициями разных стран мы получили огромный опыт противодействия насилию – от демонстраций и бунтов до партизанской войны. Львиная доля этого опыта может быть использована в США” (Байрон Ингл, директор OPS, D.C.)
Перетекая из колоний в метрополию, этот “огромный опыт” обогатил самую известную программу подавления протестов внутри США: COINTELPRO.
Сегодня Америка обкатывает свои технологии социального контроля в Ираке, Афганистане, Мексике, Кении…, и затем экспортирует их внутрь империи. Так платформа сбора разведданных RT-RG была сначала опробована на Ближнем востоке, а теперь работает на границе США и Мексики, являясь классическим случаем использования “средств наблюдения, ранее являвшихся средствами войны и шпионажа” (Гойтейн). Милитаризация полиции, о которой кричит мятежная американская улица – это всё тот же бумеранг.
Поэтому не стоит удивляться. Всё, что мы видим сегодня, мы видели раньше: в Африке, Азии, Латинской Америке. Но тогда это касалось другого – далёкого человека с тёмной кожей, в котором жители первого мира не узнавали себя. Сегодня у них есть возможность узнать. На собственной, “белой” шкуре.
Империя всегда возвращается домой.