В случае с новой украинской милицией, меня интересуют не столько породившие её политические игры, сколько эстетика, и вопрос её влияния на порядок вещей. Способна ли смена формы изменить содержание того или иного института? В этом здесь главная интрига. Потому что как художнику мне бы очень хотелось, чтобы у эстетики всё и всегда получалось.

Мне было 15, когда я и мой приятель Литва решили задержаться в классе его 28-летней классной руководительницы Елены Степановны. Елена Степановна была действительно классной: голубые глаза, золотистые волосы, но главное – огромные соски, торчащие из-под её блузы, словно два спелых ореха. Эти соски не давали нам с Литвой покоя, и потому мы договорились действовать решительно.

Кружился в танце с пересветом; видел как плавится фокус под воздействием распахнувшейся диафрагмы, и ничего не мог с собой поделать – мягкая слепь приживается в моих астигматичных глазницах куда охотнее, чем расколдованная достоверность мира.

Я возвращаюсь с гей-парада окрылённым, как Люцифер, падший в тюльпаны. Старцы в коротких шортах, экстравагантные калеки, многочисленные дети и их женатые матери-лесбиянки – мой день был залит красотой. Как же радостно видеть, что мир не ограничивается варварской мглой, жители которой на полном серьёзе пророчат обществу распад, если оно позволит содомитам быть. Кто эти злобные пасти, и почему разевают себя из промозглых пещер?

Один из характерных приёмов лисьей риторики заключается в отражении критики одного государства с помощью отсылок к проблемам другого государства, зачастую – менее развитого и более воинственного.