All in ЛИТЕРАТУРА

Лицо Йениффер не даёт мне покоя. В его хрупкой нежности уже успела свить гнездо вселенская печаль. Эту печаль не хочется прогнать. В ней происходит красота. Йениффер притягательна, как раненый лебедь. С ней случилось то, что случается со множеством юных красавиц – она попалась в капкан нормальной жизни: первый, – мифический и долгожданный, – секс закончился для неё дочерью. Поскольку же Гондурас не понимает, что аборт – это как раз pro-life и её спасение, в объятиях Йениффер теперь мило покрякивает Афина – “мой сладкий жук, моя любовь”.

Всё лучшее – случайно, и ко всему случающемуся поэтому следует относиться как к подарку. Даже неприятности, и те, как конфеты – бывают горькими, а всё равно десерт. Так я себе говорю, пока Одноглазый смотрит мне в душу и шипит: “Я тебе сейчас ебало разобью. А-ну гони доллар, motherfucker…”. Несмотря на свою игривую поэтику, мысль о сексе с матерью мне неприятна… “Простите, мужик – говорю. – Вы что-то мне сказали?”.

Всё, вдруг, переменилось, и моё прошлое сделалось прошлым взаправду. Подобно пересохшему тросу, пуповина, связывавшая меня с родными краями, порвалась. Места, куда бы я, если что, мог вернуться, больше нет. Фотографии друзей, виды улиц, цвет неба, травы… – всё это будто застыло во времени и, почему-то, сделалось чужим. Как запах бывшего жильца, который съехал, позабыв трусы. Его дух ещё здесь, кое-где закатился башмак, но на диване уже спит кто-то другой.

Развитие культуры – это и есть развитие надуманности, поделки, рукотворности. Чем глубже мы уходим в города, тем меньше остаётся натуры, и тем больше технологий, трюков, роботов, слов. Отсюда не только восторг от прогресса, но и чувство нарастающей фальши – город происходит быстрее, чем наше расставание с лесом.

Среди всех шайтанов и бафометов худшим является Люцифер. Худшим не потому, что зло, но потому что свет. Уже в самом его дизайне видна отчаянная попытка договориться со смертью – ангел падший, и, всё же, светоносный.

По озеру здесь плавают трусы. “Я хочу быть как вон те белые гуси”, – говорит мне Мозэль, будто и не обращая внимания на женщину, которая подтирается ладошкой посреди газона. Спасаясь от её отпрысков, лужайки брызжут оросителями пальм, и вот уже всё засверкало, как горы пиратских сокровищ. “Противно, воняет мочой!”. “Зато смотри как брызжет на цветы, Мозэль! Напоминает взрывы звёзд”. Мозэль в ответ убила паука. “Чувак, я продаю обувь, хочу стать адвокатом и открыть своё модельное агентство для коротышек. Я не очень понимаю про брызги и взрывы, но звездой быть не прочь. Как мне так стать, чтобы красиво?”.

В метро наблюдал картину: девушка в достаточной степени истощённая, чтобы её внешность можно было назвать “модельной”, грызла трубочку смузи. Растерзав кусок пластика до состояния метлы, она переключилась на свои руки. Город, проносящийся за окном чередой предсмертных воспоминаний, успел смениться пустыней, и вот уже седой волос блестит из моей ноздри, а девушка всё продолжает обгладывать пальцы. Наковыряв их влажными обрубками комочки серы из ушей, она принялась её поедать. Всё это время я смотрел на неё зачарованно, и не мог оторвать своих глаз. Мне неоднократно говорили, что я склонен путать моделей и сумасшедших, но в этот раз я был уверен на все сто – передо мной практически Кейт Мосс. Охваченная мерзостью, её красота, вдруг, обрела смысл, как если нечто, чего этой красоте всегда не доставало, теперь возникло и завершило её.