Я вздрогнул и обернулся, ожидая увидеть нетерпеливого суккуба. Восседая с достоинством царя чертей, таинственный незнакомец заглядывал в меня парой холодных бездн, и, уже околдованный, я услышал океан голосов, единый треск подземной колонии.

Во всём, что связано с Ним, – и я говорю это “Он”, дабы подчеркнуть присутствие Существа – есть нечто, что, с наступлением сумерек, является мне в образе перемещающейся темноты.

Это самый длинный пирс какой мне только доводилось встречать.

Покинув озеро Больсена, мы проехали всего километров двадцать, как вдруг под капотом нашего бизона затрепетали души тасканских утопленников.

Санта Марта хранит в себе страшную тайну – её не узнать, но она осязаема.

Неаполь – это улей, который подожгли; харизматичный ад, охваченный истерией и дружелюбием.

Как и сердце вулкана Везувий, сердце Италии едва ли потухло от клокота ватиканских кликуш. Католицизм, вместе со всем остальным религиозным террором, ожидает то, что однажды, в последний свой день, познали Помпеи, Геркуланум и Стабий. Везувий всегда просыпался.

На закате в Монтенегро поджигают горы. Солнце, тухнущее в Адриатике, прощается с миром дымкой ванили и вишни: небо и вода лишаются обозримых границ. Горные трассы – свернутые шеи. Машина – лейкоцит, бегущий по венам.

Здесь, на краю Косово, нас окружает вампирская ночь. Молнии служат нам фонарями.