Это самый длинный пирс какой мне только доводилось встречать.

Покинув озеро Больсена, мы проехали всего километров двадцать, как вдруг под капотом нашего бизона затрепетали души тасканских утопленников.

Санта Марта хранит в себе страшную тайну – её не узнать, но она осязаема.

Неаполь – это улей, который подожгли; харизматичный ад, охваченный истерией и дружелюбием.

Как и сердце вулкана Везувий, сердце Италии едва ли потухло от клокота ватиканских кликуш. Католицизм, вместе со всем остальным религиозным террором, ожидает то, что однажды, в последний свой день, познали Помпеи, Геркуланум и Стабий. Везувий всегда просыпался.

На закате в Монтенегро поджигают горы. Солнце, тухнущее в Адриатике, прощается с миром дымкой ванили и вишни: небо и вода лишаются обозримых границ. Горные трассы – свернутые шеи. Машина – лейкоцит, бегущий по венам.

Здесь, на краю Косово, нас окружает вампирская ночь. Молнии служат нам фонарями.

Роттердам – это северное зазеркалье для прогулок с перламутровыми роботами.

Бывает, в Софию приезжает бродячий цирк. Его шатры располагаются среди спальных высоток, и по утрам, на фоне этих каменных зубьев, возникают слоны.